Книжно-Газетный Киоск


СВОБОДА И ТВОРЧЕСТВО

 

Имена Дима Губайдуллина и Абдуль-Маджида Гулева ишимбайцам известны пока не очень хорошо. Куда лучше мы знакомы с плодом их совместного творчества – формально отреставрированным, а на деле – полностью воссозданным памятником Гагарину, который недавно появился в одноименном сквере.
Художник Дим и скульптор Абдуль-Маджид рассказывают о себе охотно. Еще охотнее – о творчестве и смысле жизни. Такое ощущение, что ответы на философские вопросы у них рождаются прямо в процессе разговора. И в спорах, как водится.

 

– Расскажите, как вы пришли к творчеству?
Дим: – Я родился и вырос в Ишимбае. Отслужил в армии и понял, что хочу быть художником. Определяющим для меня было то, что мой отец – художник (Камиль Губайдуллин – прим. автора). Получается, продолжаю теперь уже семейную традицию. А вообще я пришел к выводу, что лучше быть свободным человеком, нежели  рабом своего времени и себя. Каждый из нас подчиняется социуму, и какие-то обязанности приходится исполнять. Но профессия художника подразумевает свободу мысли, ты должен понимать происходящее вокруг тебя. И в то же время адекватно оценивать себя.
Обучение я начал в Уфе, но волей случая уехал в Красноярск и окончил там художественный институт, где и познакомился с Абдуль-Маджидом. Когда встал вопрос, что делать дальше после обучения, я подумал, что вернуться домой лучше, чем ехать куда-то в Москву – Питер. Так что последний год живу здесь. Недавно в Уфе в Союзе художников проходила моя персональная выставка. Возможно, скоро покажу свои работы и в Ишимбае.
Я являюсь носителем довольно редкого сегодня искусства эстампа, печатной графики и стараюсь сохранить ее, занимаюсь разработками в этом направлении.
Маджид: – Я уроженец Омска. После школы поступил в институт искусств при Омском педагогическом университете на специальность «Монументально- декоративная живопись». Это интересная профессия – витражи, мозаики, большие плоскости. По сравнению со станковистами простора для фантазии намного больше. (Произведения станкового искусства носят самостоятельный характер и не имеют прямого декоративного или утилитарного назначения, в отличие, например, от произведений монументального искусства или книжной иллюстрации – прим. автора.)
В институте передо мной встал вопрос зарабатывания денег, и моим первым опытом стало изготовление художественной мебели, резьба по дереву. Работа в объемном пространстве мне показалась намного интереснее, чем работа в плоскости. И после третьего курса я уехал в Красноярский художественный институт на скульптурное отделение. После его окончания остался жить в этом городе, поставил две парковые скульптуры. А в начале этого года оказался в Питере.
В феврале мне позвонил Дим и пригласил совместно поработать над памятником Гагарину. Я тогда как раз нашел работу реставратора. Но подумал: реставрация – это замечательно, но я учился на художника, а не на ремесленника. Мне интересно развиваться в творческих вещах, реализовывать свои проекты. Со своими коллегами. По-новому. Поэтому собрался и через пару дней приехал в Уфу, а потом в Ишимбай.
– Сегодня многие говорят, что все уже придумали, что идет только повторение.
Д.: – В искусстве оно и повторяется, но по-новому, по-разному каждый раз.
М.: – Но с другой стороны, я склонен придумывать свой мир, со своими ориентирами и считаю, что будущее не за отдельными видами искусства, а за всеми ними вместе – в их синтезе. И плюс свое понимание окружающего мира. Надо найти причинно-следственные связи всего происходящего и попытаться это как-то выразить. Бывает, что эти связи как бы висят в воздухе, но их особо никто не озвучивает.
– А для Вас этот синтез, концепция творчества сложились?
М.: – Нет. Идет постоянный поиск. А как что-то может сложиться, если ничто не может быть константой в этом мире?.. А если на мир посмотреть с точки зрения квантовой физики, то это же обезуметь просто!
– Художники часто смотрят на мир с точки зрения квантовой физики?
М.: – Зависит от личных качеств и интересов каждого художника. Кто-то читает только книги по искусствоведению и художественную литературу. А кто-то может еще и ставить какие-то научные эксперименты, общаться с людьми науки.
– А Вы к кому относитесь?
М.: – Ко вторым. Мне кажется, что в искусстве невозможно иметь узкий кругозор. Человек должен быть в принципе эрудированным. Если ты не знаешь предмет, то тебе сложно будет с ним работать. Вот допустим, мы работали с Гагариным. С ним были связаны основные аспекты холодной войны. Тут можно копать в политику, социологию, самолетостроение, ракетостроение, взаимоотношения людей. И ты обязан это делать.
– Каким образом изучение предмета помогает воплотить творение?
М.: – Есть сознание и подсознание. Надо насытить себя информацией и дать какое-то время этой информации полежать в подсознании. Ну, например. Ты начинаешь лепить Гагарина, и нужна пластическая трактовка образа. Если у тебя в голове мало информации, ты ничего не сможешь сделать. Ты сделаешь типовую бездушную штуку, как тебя научили в институте. Ремесло.
А когда владеешь информацией, у тебя даже не встает вопрос, как это сделать. Просто делается. Само из тебя выходит. Надо иногда отключать логику и смотреть чистым восприятием.
Д.: – У всех по-разному получается: кто-то на чутье опирается, кто-то логически приходит.
М.: – Есть такая вещь, как талант.
Д.: – Он не решает все. Его нужно развивать. А для этого нужно для начала хотя бы научиться мыслить.
М.: – Нас учат только изначальному. Есть стереотипы, которым ты должен следовать: окончить вуз, устроиться на работу, жениться, построить себе дом, купить машину. Американская мечта. Кстати, в советское время этот вопрос так остро не стоял, и у нас немного иначе ценности развивались. Советское искусство очень много почерпнуло из философии Канта, его эстетики. И это был большой плюс. Я очень благодарен своим педагогам, которые нас этому учили.
По-хорошему ты должен мыслить, придумывать, синтезировать, развиваться, не только с точки зрения ремесла, но и с точки зрения личностного роста.
– То есть основным достижением человека должен стать прорыв сквозь эти штампы?
Д.: – Должен быть баланс того и другого. Мы живем в системе, если ты не будешь соответствовать каким-то ее критериям, то окажешься на дне. Хотя, с другой стороны, это тоже некое лицемерие. Но куда без этого?.. Такой вот мировой дуализм.
М.: – Я считаю, нужно слушать других, а делать по-своему. А вообще деятельность художника должна быть направлена в общество, ты должен что-то сделать, что изменит мир будущего.
– А были у вас другие совместные проекты, кроме памятника Гагарину? И планируете ли что-то в ближайшем будущем?
Д.: – У нас была целая серия плакатов к различным мероприятиям, которые проводились в Ишимбае: рок-концерту, кукольному фестивалю.
В планах – несколько проектов, предложенных городской администрацией к юбилею Ишимбая: памятник Заки Валиди, сквер Блохина. Мы готовы работать. А что касается собственных идей, скажу так: главное – делать. Если возьмешься, то все получится. Искусство – такая вещь: ты можешь начать делать одно, а на выходе получишь совершенно другое. Главное, не быть упертым и твердолобым. Надо всегда искать, экспериментировать, действовать.
– Я полагаю, все эти фразы можно смело адресовать молодежи в целом, не только художникам?
Д.: – Да. Хотя если бы все такие были, у нас было бы утопическое общество. Но люди-то разные.
М.: – Я, допустим, нашел свою специальность, умудряюсь зарабатывать деньги. Вот спрашивают: как выживать художнику?
Д.: – А он просто работает и живет. Как любой человек. Это такой же труд. Как и рабочего на заводе. Только тут приходится включать другие инструменты – голову.
– Маджид, Вы гость в нашем городе. Как Вам Ишимбай?
М.: – Когда я только сюда приехал, особенно не было времени осмотреться. У нас было всего полтора месяца, чтобы сделать памятника Гагарину. Это очень мало. Началась, так сказать, гонка на выживание. Приходилось буквально жить в мастерской, по два часа спать. Потом сделали, открыли, и я улетел. Вернулся сюда только в начале июня.
Неплохой город. Мне, допустим, нравится прогуляться по центральным улицам. Для меня это экзотично – те же пирамидальные тополя, высаженные в строй. У нас в Омске скудная флора. Там полустепь-полутайга. Дикая равнина, очень ровная. Здесь совсем другая природа, по сравнению с Сибирью это джунгли и тропики. Мне здесь, в принципе, нравится. И по климату, и по визуальным аспектам.
И еще здесь спокойно. Иногда хочется уйти, сесть под дерево и смотреть не на людей, заборы и здания, а на то, что придумала природа. И в Ишимбае это удается. Я здесь снял однокомнатную квартиру, живу один, могу  делать, что нравится. Я знаю, что меня тут никто не побеспокоит.
Это не значит, что здесь я останусь навсегда. Но это неплохая перевалочная база, чтобы остановиться,  взглянуть на то, что сделал, и опять же что-то делать параллельно.
– Дим, а какой бы Вы хотели видеть культуру Ишимбая, в том числе молодежную?
Д.: – В Ишимбае она в нормальном состоянии. Здесь очень много художников. У нас богатое наследие.
Конечно, я хотел бы видеть город, в котором все развивается, в котором берегут традиции, уважают друг друга. Вот, кстати, очень хотелось бы увидеть в нашем городе нормальный ледяной городок.
М.: – Да, это тема! Мы с ребятами в Омске делали ледяные скульптуры этой зимой. И у нас такой городок получился – рекорд России! Когда самолет заходил на посадку над городом, городок сверху выглядел как большая бегущая лошадь.
– Вы оптимистично смотрите в будущее?
Д.: – А какой смысл смотреть пессимистично? Я исхожу из реальности. Может случится все, что угодно.  Загадывать в жизни не получится. Приходится корректировать планы. Хотел бы пожелать всем, кто здесь живет, не то что бы оптимистично, а реально смотреть на происходящее.
М.: – У всех были непростые ситуации. Но что я хочу сказать: проблем не существует. Есть задачи. Их надо решать. А для этого включать голову.
Д.: – Просто радоваться жизни и наслаждаться. Не надо бояться, надо просто жить. Любой человек может свою работу превратить в творчество. Главное – быть компетентным в своем деле.

 

Беседовала Мария СНЫТКИНА