Встреча была мимолетна. Разговор — ни о чем. Что запомнилось? Самая малость. Легкие нити пара над чашкой горячего кофе, аромат шоколадных конфет и почему-то красные узелки в буклированной ткани кашне. Больше ничего. Нет… Еще неясное чувство нереальности происходящего, когда возможно все. Потом ощущение волшебства прошло, но остались вот эти памятные маячки. А может быть, этого не так уж и мало?
Осторожно беру чашку с горячим кофе, подхожу к холодному окну и на фоне ночного неба вижу белесые ниточки пара… Подобно цирковому акробату, ступаю на серебряную проволоку воспоминаний и, балансируя, иду навстречу забытому. Внизу мерцают красные огоньки дорог.
— Опять задумалась? О чем?
— Ни о чем.
Я не лгу. Мои воспоминания нельзя описать словами. Чувства не мысли, о них не расскажешь.
— Мне просто немного взгрустнулось. Не открывай коробку с конфетами, сегодня достаточно кофе. Я уже счастлива…

Когда Аня выходила замуж, она, смеясь, говорила подружкам:
— Как только, так сразу. И знаете, девчонки, рожу сразу троих, нет, четверых. Двух мальчиков и двух девочек! Без детей какая семья?!
Но не случилось. Не дал Бог. Год прошел, другой, десять, а они с Толюсиком так одни-одинешеньки и жили. Аня уже привыкла и знакомым на бесконечные вопросы о пополнении семейства с улыбкой отвечала:
— Какие ж дети? У меня муж все равно что ребенок, глаз да глаз за ним.
И то правда, Толюсик ни одеться, ни поесть, ни в магазин сходить без нее не мог. Даже работали они вместе, в одном отделе: он — начальником, она — его правой рукой.
Только однажды Аня вдруг почувствовала, что сможет, наконец, удовлетворить свой материнский инстинкт. Нет, чуда никакого не произошло. Просто у соседей кошка окотилась, и одного котенка никак не могли пристроить. Аня случайно тогда зашла к ним... Под ноги прыгнул прелестный серый комочек. Он тыкался мокрым носиком, таращил голубые, смышленые глазки. Как было не взять это сокровище?
Принесла домой. Толюсик хмыкнул, но промолчал. Весь вечер Аня провозилась с котенком: и матрасик ему сшила, и хрустальную мисочку из шкафа достала, и кашку манную сварила. Детеныш наелся, лег на колени хозяйки кверху пузиком да так громко замурлыкал, что даже Толюсик не утерпел — улыбнулся.
Полпятого утра Пушистик принялся надрывно мяукать. "Замерз, наверное", — решила Аня и попыталась устроить котенка в своей старой меховой шапке. Но малыш никак не хотел лежать. Пришлось снова варить кашу и кормить проказника. Через полчаса прилегла, котенок следом за ней забрался в постель и принялся мурчать.
— Убери его! — зло откликнулся сонный Толюсик.
Аня встала и, взяв котенка на руки, как ребенка, поплелась на кухню. Через полчала появился взъерошенный муж:
— Ты ему еще колыбельную спой!
Утро пошло насмарку. Толюсик дулся и капризничал: кофе был недостаточно горячий, рубашка плохо отутюжена. Аня чувствовала себя виноватой и совершенно разбитой. Весь день она думала только о Пушистике и без конца смотрела на часы, с нетерпением ожидая вечера.
Дома супругов ждало жуткое зрелище. Еще на лестнице они услышали громкое мяуканье. Войдя в квартиру, Толюсик выругался. На коврике лежала аккуратная кучка желтого цвета. Анюта бросилась за совком. В это самое время раздался звон разбившейся вазы. Разгневанный хозяин поймал провинившегося звереныша и, взяв его за шкирку, вручил жене.
— Неси обратно! — голос мужа не предполагал вариантов.
Весь вечер супруги молчали. Первым не вытерпел Толюсик. Обняв за плечи заплаканную жену, он ласково проговорил:
— Ну, перестань! Зачем он нам? Неужели тебе меня мало?..

Разорванный картонный цилиндр, несколько круглых стекол, три узких зеркала и горстка тусклых маленьких стеклышек неопределенной формы — вот все, что осталось от растерзанного чуда под названием "калейдоскоп"…
Медленно поворачивая волшебную трубу, Ребенок наблюдал смену узоров, которые завораживали и наталкивали на мысли о волшебных цветах с далекой звезды или о мягких персидских коврах какой-нибудь Шахерезады, или о витражных окнах в мрачных средневековых замках, или о драгоценных орденах, которые вручались самым отважным людям. Фантазий было не счесть, но в сознание закрались вопросы:
— Как может столь удивительное зрелище скрываться в небольшом и очень простеньком теле калейдоскопа?
— Что за драгоценные камни сияют так восхитительно?
— Откуда берется бесконечное многообразие узоров, и отчего они никогда не повторяются?
Эти вопросы не давали покоя маленькому исследователю и подвигали его к разрушительным действиям. Ребенок ощущал непреодолимую потребность понять природу чудесного. Ему представлялось, что, только разобрав игрушку, он сможет разгадать тайну. Каково же было разочарование, когда калейдоскоп распадался на простые и невзрачные детали, ни коим образом не объясняющие чуда.
"Возможно, я чего-то главного не заметил, когда ломал трубку-чудесницу. А это что-то было такое маленькое, что я не уследил, как оно закатилось куда-то в щель", — искренне думал Ребенок и просил у родителей новый калейдоскоп, который ожидала та же участь.
И только спустя много лет Человек начал понимать, что чудо будет завораживать лишь при условии сохранения целостности. Увы, его нельзя расчленять.

Музыка не звучала — она дышала, преобразуя все вокруг. Ноты, соединившись волшебным образом, создавали кружева страсти: то утонченно лиловые, то бешено алые, то холодновато серебристые. Вселенная пыталась отряхнуть нахлынувшее очарование, но не смогла, оно проникло вглубь и стало называться красотой.
Скрипки струились прозрачной мелодией по камушкам фортепианных переливов, им вторила виолончель, добавляя к юношеской чистоте бархат мудрости. В садах проснулись цветы, их аромат достойно аккомпанировал звучащему чуду. Солнечные брызги растворяли темноту.
То был божественный Моцарт…