В лад, да не так
Валерий АРТАМОНОВ
АБЕРРАЦИЯ
ЮЖНАЯ ВЕТКА
ЮЖНАЯ ВЕТКА
Эта местность без имени,
занесенная будто
сновидением — в зимнее
подмосковное утро.
Время, вставшее на ноги,
превосходит мгновенья,
образцы и аналоги
своего измеренья.
Все как будто на месте, и
те же самые гроты
наблюдались на Месяце
все последние годы.
Эти самые фракции,
образцы и фракталы —
после телепортации
в нежилые кварталы.
Та же видимость слабая
и смотрящая косо.
Та сосна косолапая
с фонарем-абрикосом.
И такие же сумерки,
где в отсутствие света
неуклюжий оксюморон
нежно падает с веток.
Сновидением будто бы
нас сюда заносило.
Это было и круто, и
это было красиво.
занесенная будто
сновидением — в зимнее
подмосковное утро.
Время, вставшее на ноги,
превосходит мгновенья,
образцы и аналоги
своего измеренья.
Все как будто на месте, и
те же самые гроты
наблюдались на Месяце
все последние годы.
Эти самые фракции,
образцы и фракталы —
после телепортации
в нежилые кварталы.
Та же видимость слабая
и смотрящая косо.
Та сосна косолапая
с фонарем-абрикосом.
И такие же сумерки,
где в отсутствие света
неуклюжий оксюморон
нежно падает с веток.
Сновидением будто бы
нас сюда заносило.
Это было и круто, и
это было красиво.
* * *
Что плечами пчела повела? Что пыльца
стала твердой, как лед или лак, на цветах?
А улыбка отдельную жизнь от лица
повела, показавшись на миг на устах.
А улыбка играла, лучилась, цвела,
у окна вышивала, вязала, плела.
стала твердой, как лед или лак, на цветах?
А улыбка отдельную жизнь от лица
повела, показавшись на миг на устах.
А улыбка играла, лучилась, цвела,
у окна вышивала, вязала, плела.
С.–ПЕТЕРБУРГ
1
1
Ступай, никому не рассказывай,
насколько ты дерзок и бур.
На два сапога парогазовых
хромает твой Санкт-Петербург.
насколько ты дерзок и бур.
На два сапога парогазовых
хромает твой Санкт-Петербург.
2
Я помню город — каменный канон
прямолинейных истин, как на блюдце.
Столица полиглотов, Вавилон, —
и колыбель триады революций.
Он грубый, тонкий, разный — он такой,
как в эпосе: вполне индифферентный
к обидам демоса — с безденежной судьбой,
и к избранным — с хандрой беспрецедентной.
Имеют свойство той же шелухи
слова больных душой и мысли санитара.
Бездарней и грубее лишь гитара
и бардом сочиненные стихи.
прямолинейных истин, как на блюдце.
Столица полиглотов, Вавилон, —
и колыбель триады революций.
Он грубый, тонкий, разный — он такой,
как в эпосе: вполне индифферентный
к обидам демоса — с безденежной судьбой,
и к избранным — с хандрой беспрецедентной.
Имеют свойство той же шелухи
слова больных душой и мысли санитара.
Бездарней и грубее лишь гитара
и бардом сочиненные стихи.
3
Я помню, как рычал автомобиль,
когда я объявил себя «луддитом»
и мысленно табло ему разбил
и в космос запустил с табло разбитым.
А наяву — лишь вышел босиком
навстречу автотранспорту зимою.
Сосед об этом известил дурдом,
и через час приехали за мною.
Я наступил на бампер и капот
какой-то тормознувшей легковушки.
Из-за баранки вышел идиот
ужасней завсегдатаев психушки.
Луддит или лунатик, я не то
чтоб звал других крушить автомобили...
Но отчего водителей авто
cо мной в один дурдом не поместили?
когда я объявил себя «луддитом»
и мысленно табло ему разбил
и в космос запустил с табло разбитым.
А наяву — лишь вышел босиком
навстречу автотранспорту зимою.
Сосед об этом известил дурдом,
и через час приехали за мною.
Я наступил на бампер и капот
какой-то тормознувшей легковушки.
Из-за баранки вышел идиот
ужасней завсегдатаев психушки.
Луддит или лунатик, я не то
чтоб звал других крушить автомобили...
Но отчего водителей авто
cо мной в один дурдом не поместили?
4
Розовый закат, рассвет встречать на канапе.
Ложные опята Фальконе, без запятой!
Сжиженный природный газ на букву Пэ
с синевою как-то связан и Невой.
Ложные опята Фальконе, без запятой!
Сжиженный природный газ на букву Пэ
с синевою как-то связан и Невой.
Анапа —СПб–Ноябрьск
ТРИЛИСТНИК
1
1
Ночь. Оглушительные совы
роняют страшные слова
про то, что Водкины-Петровы
купали крашеного льва.
Что из рогатки по бакланам
ударил ветер-суховей.
А кабаны под Абаканом
траншею рыли в Енисей.
роняют страшные слова
про то, что Водкины-Петровы
купали крашеного льва.
Что из рогатки по бакланам
ударил ветер-суховей.
А кабаны под Абаканом
траншею рыли в Енисей.
2
Набоков прикрывает окна,
в Кирпичном переулке ночь.
Сквозь непроглядные волокна
глядятся бабочки в бинокль.
...Нет, «куколки»! Важны детали.
В том переулке кирпичи.
Где Ходасевич наш в финале,
надев пенсне, найдет ключи.
в Кирпичном переулке ночь.
Сквозь непроглядные волокна
глядятся бабочки в бинокль.
...Нет, «куколки»! Важны детали.
В том переулке кирпичи.
Где Ходасевич наш в финале,
надев пенсне, найдет ключи.
3
Балканы. Бодрого набоба
превозносящая молва.
Балкон с колоннами. Набоков.
Непроходимая ботва.
«Бонаква» звонкая! Как новы
позавчерашние слова...
Маршрутные листы готовы.
Балканы. Абакан. Москва.
превозносящая молва.
Балкон с колоннами. Набоков.
Непроходимая ботва.
«Бонаква» звонкая! Как новы
позавчерашние слова...
Маршрутные листы готовы.
Балканы. Абакан. Москва.
N T
Сан-Франциско — гигантский светоотражатель,
создающий иллюзию восхода солнца на востоке.
За японскими пределами нет пространства.
создающий иллюзию восхода солнца на востоке.
За японскими пределами нет пространства.
1
Обрастающий панцирем
под коралловым рифом
фантастический Парщиков
не является мифом.
Есть туннель сообщением
Кунашир — Сан-Франциско,
судя по допущениям
агентуры троцкистской.
С разветвленными схемами
боковых переходов,
со своими химерами
и системой дресс-кодов...
«На волнах аберрации
не хочу за «Авосем».
Дайте мне радиации,
дайте водки с лососем!
Бойтесь, ляхи с тевтонами,
в глубине кали-юги.
Я прольюсь к вам фотонами
древнерусской кольчуги.
Соберусь я и высеку
эту самую искру,
чтобы вспыхнула вы`соко,
выше лунного диска.
Я — проклятье болельщиков
в мировом Колизее...»
Так кричал Параллельщиков,
он теперь в Вейк-ан-Зее.
под коралловым рифом
фантастический Парщиков
не является мифом.
Есть туннель сообщением
Кунашир — Сан-Франциско,
судя по допущениям
агентуры троцкистской.
С разветвленными схемами
боковых переходов,
со своими химерами
и системой дресс-кодов...
«На волнах аберрации
не хочу за «Авосем».
Дайте мне радиации,
дайте водки с лососем!
Бойтесь, ляхи с тевтонами,
в глубине кали-юги.
Я прольюсь к вам фотонами
древнерусской кольчуги.
Соберусь я и высеку
эту самую искру,
чтобы вспыхнула вы`соко,
выше лунного диска.
Я — проклятье болельщиков
в мировом Колизее...»
Так кричал Параллельщиков,
он теперь в Вейк-ан-Зее.
2
Я не слыхал про остров Окинаву,
чтобы на нем всегда был месяц май.
Я лишь подумал, по какому праву
январь садится в мартовский трамвай.
За недостатком логики и смысла
в карман свой тесный или книжный том
я не полезу. Сочинил и смылся
«искать такси» — случайный палиндром.
чтобы на нем всегда был месяц май.
Я лишь подумал, по какому праву
январь садится в мартовский трамвай.
За недостатком логики и смысла
в карман свой тесный или книжный том
я не полезу. Сочинил и смылся
«искать такси» — случайный палиндром.
АБЕРРАЦИЯ
1
1
Восковая гибкость, танатозис, —
первое, с чем рифмовался Марбург
в юношеском чтении. Морозец
намертво сковал начало марта.
«Гибкость прежде гибели» — танатос,
анаграмма «сатаны» в лукавом
встречном начертании. Лунатик,
сочинитель, собеседник Фауста.
Лужи марта были палимпсестом,
гладью ледовитых фотографий.
Для хромых и старых — скользким местом:
— Кто бы раскидал песок и гравий!
Вряд ли просто «нервно-демоничным»,
выходящим ночью на дорогу, —
в юношеском знании, первичном,
автор представлялся равным Богу.
первое, с чем рифмовался Марбург
в юношеском чтении. Морозец
намертво сковал начало марта.
«Гибкость прежде гибели» — танатос,
анаграмма «сатаны» в лукавом
встречном начертании. Лунатик,
сочинитель, собеседник Фауста.
Лужи марта были палимпсестом,
гладью ледовитых фотографий.
Для хромых и старых — скользким местом:
— Кто бы раскидал песок и гравий!
Вряд ли просто «нервно-демоничным»,
выходящим ночью на дорогу, —
в юношеском знании, первичном,
автор представлялся равным Богу.
2
Свет преломился в прихожей. О зеркало.
Но, преломляясь, утроил окно:
молниеносно в ответ исковеркало
жизнь моего отраженья оно.
Олово — золото. Опыт вкрапления
в хаос согласных тотального «о».
Это не стало предметом полемики
в братстве алхимиков. Это не то.
Явно не то — с точки зрения опытов
ранних и новых алхимиков. Но
если не я, то, подумайте, кто бы так
с ними в их поисках был заодно?
Это смешно с точки зрения зеркала.
Гласная «о» заигралась в пинг-понг.
Логику этих стихов исковеркала,
не без кокетства упала в шезлонг.
Но, преломляясь, утроил окно:
молниеносно в ответ исковеркало
жизнь моего отраженья оно.
Олово — золото. Опыт вкрапления
в хаос согласных тотального «о».
Это не стало предметом полемики
в братстве алхимиков. Это не то.
Явно не то — с точки зрения опытов
ранних и новых алхимиков. Но
если не я, то, подумайте, кто бы так
с ними в их поисках был заодно?
Это смешно с точки зрения зеркала.
Гласная «о» заигралась в пинг-понг.
Логику этих стихов исковеркала,
не без кокетства упала в шезлонг.