Перед нами маститый писатель. Уже многие критики успели перебрать струны сюжетов Александра Файна на все лады, с легкой руки министра культуры РФ Владимира Мединского окрестив творчество прозаика «энциклопедией советской жизни». Ольга Денисова, Владимир Коркунов, Михаил Розенцвайг, чьи критические обзоры сопровождают представляемую книгу поветей и рассказов «Дороги, жизнь», подробнейшим образом разбирают внутреннюю драматургию его произведений, сравнивая их с «Колымскими рассказами» В. Шаламова, и в подтверждение своего вердикта вновь и вновь ссылаются на известные имена знатоков современной литературы…
Что же еще можно добавить к многоголосью заслуженных рецензентов?.. Пожалуй, нам остается лишь присоединиться к общему мнению, что все творчество писателя есть не что иное, как попытка отобразить советскую эпоху в миниатюре, через судьбы маленьких людей. Такую попытку уже не раз предпринимали советские классики — независимо от того, принадлежали ли они к «городским», как Юрий Трифонов и Андрей Битов, или к «деревенским», как Валентин Распутин и Василий Шукшин. У каждого из них был свой маленький Советский Союз, крошечная коммунистическая Русь, умещавшаяся в одном селении, квартале, дворе или квартире. Все так похоже. Страхи. Заботы. Мечты. Уникально лишь дарование художника.
Вот и герои Александра Файна: стремятся к успеху любой ценой, как семейство Огалкиных из рассказа «На пенсии», подобно герою рассказа «Медаль» борются за мечту, дробя позвоночник под колесами бездушной бюрократической машины, ищут свое призвание, открывая жизнь с неожиданной стороны, как герои рассказа «Огурцы». Валентину Ивановну («Не оступись, доченька!») не отпускает военно-лагерное прошлое. Зять Николай Иванович из одноименного рассказа тяжело переживает смерть тещи — по-настоящему близкого ему человека.
Впрочем, сюжеты здесь не главное. Куда интереснее детали, подробности советского быта, которыми изобилует проза автора. Чешская люстра, которую необходимо достать, чтобы быть не хуже других; старенькая, застиранная до дыр ночная рубашка, сквозь которую просвечивают острые лопатки; детективные фильмы по телевизору перед сном; стопка беленькой вместо антидепрессанта. Вот, например, незатейливые краски скромного советского торжества: «На сдвинутых столах, покрытых клеенкой, стояло традиционное праздничное угощение… отварная картошка, порезанная селедка с колечками лука, винегрет и — домашние пироги. Лидия Сергеевна, испекшая к празднику свой знаменитый пирог с капустой, открыла праздник, произнеся короткую, со смыслом, речь. Обстановка быстро стала домашней».
Столь же мелкими штрихами писатель вырисовывает и оттенки переживаний своих героев. Трогательная забота о любимых («После того, как она оцарапала мордашку об отцовскую щетину, Фёдор стал бриться дважды в день: утром — для дочери, перед сном — для жены»). Терзания совести за вымученное предательство («Поверь, сынок, я не принесла людям беды, ведь сообщала то, что знали и без меня»).
Перед взором читателя проплывают эскизы человеческих жизней, персонажи из разных социальных слоев — от утонченного городского интеллигента до простой деревенской бабы. Разница между ними подчеркивается даже на лексическом уровне: «– В кадку дубовую наперво брыжевелины ветки на дно накласть», – наставляет баба Маня «уважаемых людей», пожелавших узнать секрет соления хрустящих огурцов. «По месту ’аботы п’идется взять ха’акте’истику и п’едставление по фо’ме», — картавит в телефонную трубку дамочка из ведомства. Они такие разные. Но все они — дети одного народа, одной страны, одной эпохи. Эпохи, которая ушла. В наследство нам осталась память.