Жил случайно, с попутчицей, словом,
и в семейную пару играл
человек, окантованный оловом,
обезволенный мемориал.

В старом доме, где даже подъезды,
как старухи, пытаются гнить,
он шептал ей, что он не железный,
что нетрудно его растопить.

Но попутчица слушала диско
и варила на кухне глинтвейн,

а ему было душно и дико,
оловянно-бессмысленно с ней.

И однажды — решился? очнулся? —
в день, когда уходил Гюнтер Грасс,
он в кипящий глинтвейн окунулся,
в пузырящийся яблочный спас.

А попутчица выпила олово;
был презрителен тонкий овал:
между яблок, дрожащий и голый,
человечек — без кожи — лежал.