Он пишет о мимолетностях, мимоходностях: о том, собственно, из чего и состоит Вечность: секунд, долей секунд. Но вечность Андрея Коровина — вовсе не то ледяное словечко, которое складывал Кай в замке Снежной королевы. Его вечность очень искренна и чувственна. Это источник, из которого можно и должно пить, устав от поэтической жажды — жажды, разумеется, по живому слову, пусть и в формате MS Word.
Пить — и не захлебнуться: "ты будешь пить белое испанское вино // гладить рыжего вертлявого сеттера // и поить чаем нашего малыша и малышку // а я буду пить черный гавайский ром // курить черешневую трубку с вишневым табаком // и говорить тебе стихи о том, как я люблю тебя // а чаще молчать…".

В стихотворении "Наш остров" лирический герой (пусть так; далее л.г.) мечтает о том, как подарит возлюбленной маленький необитаемый остров без места на карте, затерявшийся в океане — и тогда "в наших глазах будут плавать большие красивые рыбы // кораллы и водоросли будут расти в наших глазах", и тогда — о, чудо! — "мы будем гладить океан, как ребенка, по голове": нежная метафоричность (если такой "не бывает", точнее, "так не пишут", то теперь, говорю вам, т а к пишут, потому как э т о — е с т ь) — дубль после скобки: итак, нежная метафоричность, легкая, как пушинка…
В цикле "Ольге. После любви" есть стихотворение "Одержимость", в котором автор констатирует совсем, на первый взгляд, не по-мужски*: "нет ничего страшнее нелюбви", а в несколько ироничном "Про девочку Олю" л.г. просит вытащить из сердца возлюбленной черный камень, голосом которого она поет колдовские песни — увы-увы, сие невозможно: "Ответил мне тролль: — А без камня — // Не девочка Оля она".
Пересказывать его тексты, как и любые другие, впрочем, лишено смысла. Как можно пересказать/перевести с русского на русский, например, "Время Анны" — не самое интересное сочинение Андрея, которое, однако, дочитываешь до конца из-за одной только фразы "Анна души моей?"… Эту фразу, эту Анну — далее читать Веничку — так и хочется н е м е д л е н н о  в ы п и т ь: мне, например.
Вообще, стихи Коровина лучше читать ночью — проверено. То есть, в светлое время суток они тоже  в х о ж и  в кровеносную систему того, что называется душа (она же — анима, она же…), однако… Копируя из Сети тексты этого [пред]последнего романтика да в тот же понедельник — сверим календари: 21 апреля  с.г., — так и хотелось поспорить с тенью А.А.А. насчет хрестоматийного "21-го": и пусть очертанья столицы и были "во мгле", назвать одного из проводников мыслеформы (не будем показывать пальцем — см. выше) "бывает любовь на земле" б е з д е л ь н и к о м** едва ли возможно. Стихов у него — море разливанное: спорить же о количестве и качестве сейчас не будем. Если я нажму, например, в машинке мозга на кнопку "желчный критик", то найду в некоторых текстах этого талантливого поэта немало огрехов, и тут же "распну" (за, скажем, частенько появляющегося ангела/ангелов или, например, рифму "любви-в крови" в стихотворении "Алхимия осени": "кленовопленные алхимики любви, // мы ищем золото у осени в крови" — etc.). Андрею Коровину есть, как и любому пишущему, "над чем работать" — необходимо быть к себе более придирчивым (иначе это сделают другие, и поделом), однако вместо яда хочется уже благовоний, а потому скажу лишь, что среди гальки, брусчатки, щебенки, фианитов и цирконов его виршей попадаются подчас и изумруды, и топазы, и сапфиры, и разнокаратные бриллианты. Такие, например (начало "Зимних сумерек"): "Разбиты сумерки зимы параличом. // А солнце плавает у Бога за плечом…" — но вот дальше, в третьей и четвертой строках, увы, не то — особенно это касается рифмы "жучки-лампочки": "Лишь электричества небесные жучки // Висят на ниточках, как будто лампочки". Снова листаю — и снова драгоценность, и тут уж без "увы" — просто "ах": "Скажи: изюм. Скажи: меня спаси. // Какой Господь покажется вблизи // За перекрестком вымысла и смысла? // Как назовешь — так будешь и роптать. // Лишь имена дано нам выбирать. // …и пауза на небесах повисла. // Ты всемогущ. Ты — Бога называл. // Любое слово — что девятый вал — // Способно и родить, и уничтожить. // …а Бог с улыбкой смотрит на тебя, // дитя свое безумное любя // и знает, что иначе быть не может" ("Слово" из цикла "Не по календарю").

Бог его лирики — Любовь, потому как только "любовь может взорвать этот мир // этот чертов мир бюргерского благополучия". Однако поэт с горечью констатирует, что… "любовь — это болезнь // а здоровье — это семья // регулярный секс // дети пеленки кастрюли // уплата налогов и по выходным в церковь": да, давящие тиски социума прижимают "к ногтю" так называемую человекопружину, но при первой же возможности она "выстреливает", а энергия сего "выстрела" может проявиться в каком угодно обличье — буквы ли, звука, линии, поцелуя воздушного — и глубокого… да мало ли чего? "…там, где воздух разлит над землей голубою спермой…" ("Про птиц"). А в стихотворении "Жизнь в стиле light" в л.г. пульсирует, пытаясь выйти наружу, иная чувственность: "…женщины кончают на ином языке // и их соцветья иначе пахнут" — но она, чувственность эта, является лишь сменой декораций: теперь не Оля-Алена-Маша, но Хельга-Ванесса-Джейн, и необходимость подобной "замены" обусловлена безостановочным стремлением ощущать пусть иллюзорную, но все же полноту жизни. Впрочем, секс — не все, и потому л.г., любящий, как ни высокопарно прозвучит, но едва ли не всех женщин мира, собирается "молиться // да-да молиться // за тех и да, за других".
Контрастный душ — стилизация "Про жену" (шотландская народная песня), где мизогиния не то что не завуалирована, а задорно воспета — это единственное, возможно, из известных мне стихотворений А. Коровина, где он так циничен и весел одновременно: жена предстает как некий символ беды (что, в общем, не лишено здравого смысла) — герой готов, скорее, пойти на войну, чем "окольцеваться"; одним словом, не дай Бог снова "жениться на своей жене" — этакий бальзам на раны разведенных и сочувствующих; впрочем, читать "Про жену" имеет смысл, пожалуй, уже собираясь в загс, а еще лучше — на первое свидание, едва закончив прихорашиваться перед зеркалом. И, тем не менее, в стихотворении "Котенок с содранной кожей" л.г. сравнивает себя именно с таким вот зверьком — жена-то ушла…

Увы и ах: любовь сменяется привычкой, привычка перерождается в усталость, усталость — в равнодушие. Что делать, чтобы не захлебнуться им? Несмотря на все "на", л.г. Андрея Коровина призывает любить — причем призывает именно самого себя: к счастью, этому лирику чужд пафос предсказуемой — и потому убийственно скучной — массовости.
Итак, любить. Женщину, Природу, Бога — и божественное в себе самом. Даже находясь за чертой плохо скрываемого отчаяния — даже за тем, что называется "отрицательными числами", поселившимися в душе (она же анима, она же...). Однако даже т.н. "черные строки" не оставляют после себя горького послевкусия — в коровинской лирике есть то, что называется простым словом "свет". Я не сторонница поисков "света в конце туннеля" применительно к литературе (есть тупики, выход их которых порой, увы, только через окно, как ни крути: еще подумаешь, в чем большая сила — остаться жить или с д е л а т ь  ш а г) — однако здесь он, свет этот, просто лучится, естественным образом сочась из каждой строки, слога, фонемы, если угодно. Коровин — поэт действительно светлый. Даже если так не думает… да и не надо ему "лишнего" думать — надо писать! Что он и делает: "любовь — вот единственная ценность // ради которой стоит устраивать революции // любовь — это и есть революция // объявите всему миру, что вы любите // и посмотрите, что из этого выйдет // сотни уродов разорвут вас на части // испепелят вашу душу и пустят по ветру // а все потому, что они сами не умеют любить" — автор мысленно сжимает кулаки, но, возможно, в глубине души как раз жалеет "сирых и убогих", неспособных воспринимать/транслировать самое важное чувство на свете.
Любовь — не обязательно плоть и кровь. Любовь — без умаления плоти и крови, впрочем, — прежде всего духовность (хоть и сторонюсь сего слова, ибо затерли, да без него никак) и ощущение как собственной целостности и независимости, так и принятие целостности и независимости другого "я". Духовность в любви возможна лишь при условии, что обе личности самодостаточны (двух ущербных половинок, под видом ч у в с т в а прикрывающих собственную несостоятельность, просьба не беспокоить): именно об этой ценности, "ради которой стоит устраивать революции", и пишет Андрей, маскируясь, впрочем, телесностью. Но, как осознает его л.г. — мятежный, мятущийся, искренний, ранимый, скрывающий периодически под маской нарочитого цинизма тончайшие движения души собственной, не предназначенные для других, — плоть без анимы мертва. А потому…  "любовь — это единственный шанс на спасение // тех, кто к нему готов // только любящие войдут в Царствие Небесное глаголю вам // изыдите те, кто стяжал и искал удовольствий".

Отношение к женщине — тема особая. Л.г. Андрея Коровина действует исходя из импульса: кажется, он любит каждую — каждую — каждую женщину: "Оля-Алена-Маша… Хельга-Ванесса-Джейн", "ах Иветта Лизетта Мюзета // сон ли в руку в руке ли стакан" — то же самое и в стихотворении "Лунный джаз": "Полина… Нелли… Ольга… Анастасия… Марина…" (так вот думаешь, а начни какая-нибудь ева адамовы-то имена в вирши вплетать, назвали бы ее р о м а н т и ч н о й? Смайл после вопросительного приветствуется). Или: "занеси меня в свой донжуанский список // пусть я буду сотым десятым первым" (здесь, кстати, тень Есенина скользит: разве нет?.. есть в одном из циклов и т.н. "бродская" строка": "она любила меня, а я стеснялся", хотя, конечно, А.К. не стремится никому подражать — по крайней мере, явно). Мысль, что какая-то из них не станет е г о, "сводит меня с ума": л.г. видит в метро девушку, а потом выходит за ней на "Белорусской" — однако следы беглянки теряются несмотря на охотничью прям-таки прыть преследователя: это-то и провоцирует на "Она никогда не станет моей…" — печаль тут, впрочем, скорее, несколько условная, так как речь идет больше о физиологии. Но существует и искусство для искусства: "Как тонок наст нетронутой любви! // Дыханьем дня его не продави"… одним словом, "зажигательный психостихоз", в котором "под неба вселенской копиркой // солнца белые груди хрустят" ("Нижегородское"), — а отличается ли цвет этого самого неба от цвета Замоскворецкой линии, если "…а впрочем какая Испания // зеленая ветка метро"? Едва ли: с милой и в подземелье рай ("Не про Испанию"). На самом деле, л.г. Коровина предстает обычно перед читателем в трех лицах: "и слинявши из галереи // Айвазовское море гулит // и повешены рядом на рее // дон кихот дон жуан айболит": итак, сначала — рыцарь, потом — Казанова. На этом чаще всего "мужская роль" оказывается исчерпанной; здесь же неожиданно появляется "добрый доктор". Не он ли "измеряет женщин" китайскими колокольчиками? Не он ли считает главной в женщине историю ее души?...
В стихотворении "Имя Любовь" это чувство разлито по всему миру, причем даже, казалось бы, во взаимоисключениях: "скажите что ненавидите мои стихи // и я скажу вам что это любовь", которая для автора — все: и звезда, и стук колес ночного поезда, и чтение сонетов… Кажется порой, что "кроме Бога и возлюбленной, гор и океанов, любви и поэзии" (немало, не так ли?..) автору в этом мире "ничего не надо" ("Я сотворяю мир"). Впрочем, так и должны жить поэты, заявляет неисправимый [пред]последний (надо ли и с п р а в л я т ь?) романтик Коровин, для которого "твои глаза: утро — день — вечер". А вот в стихотворении "Всплывай" он заходит совсем далеко, говоря о том, что "нет ни смерти, ни рождения, но только смена форм": "Как тебе удается // каждый раз так удачно // менять свое тело // что даже я не узнаю тебя, // просто знаю, что это ты" —  можно ли  г л у б ж е? Вероятно.
Нужно ли?..

А вот строчки из "Зимы в Тарусе": "на зубах проступает желтый анапест // валокордин зимы // утоляет сердцебиение смерти // положи под язык миндалину солнца" — или:  "вечером к службе // приходят верблюды снега".
Верблюды снега: метафоричность А.К. живая, не целлулоидная, не ради литературного "как" — радостно читать его стихи, даже самые печальные: радостно осознавать, что сердце этого поэта — а это п о э т — живое.
Среди множества картонных текстов, проходящих через мои руки, сквозь надуманные сюжеты и фальшивых героев, чувствам и словам которым не веришь, редко находишь что-то н а с т о я щ е е. К поэзии же Андрея Коровина применительно именно это слово.

И все-таки настоящий Коровин — вот он! "Закуришь сосновую трубку // Запахнет осенней строкой. // Полезешь к красотке под юбку, // А там уже кто-то другой". Сравнивая даму с растением, век которого не вечен, он очень тактично намекает мужчине: "Люби же ее, идиот!"

P.S.
…или все-таки здесь настоящий Коровин? — подайте-ка бинокль! — "легко мазурку танцевал", говорите? "Мазуречка, пане!" — "Мазуречка, пан!" — средь шумного бала, вы сказали? ах, кульминация?.. что-что?.. помочь можно только сильному?.. "Мазурка" Коровина? что-то? классика? а ф и г е т ь!..
"свободен только свободный вот и будь уходи забудь будь кем ты хочешь будь //
говорила вдали мазурка а я уже шел по небу".