В вечернем клубе я читал в Сиднее,
И на меня смотрели, сатанея,
Капиталисты двадцати мастей,
Между собой шушукались, шептались
И втихомолку как бы сомневались
В открытости и честности моей.

Но я читал стихи! Свои, чужие.
Потом опять свои — одни, другие,
А третьи напоследок приберег,
А под конец я просто молвил: «Пушкин», —
И стих открыл я, как бутылку с пуншем,
И пробкою ударил в потолок!

Капиталисты дружно закивали,
Как будто бы по-русски понимали,
Но я до них и Пушкина донес!
Они молчали, мой акцент прощая,
И наркоманистый студент прыщавый
Мне задал не по-нашему вопрос:

«Скажите, там на севере, в России,
Поэты все, как Пушкин ли, такие?!» —
И снова сел туда, откуда встал.
Я вспомнил Беллу, Роберта, Андрея;
Хотел сказать «не все», — но я в Сиднее! —
И я ответил: «Все». И ахнул зал!

Потом они мне руки долго жали,
Цветы дарили, пели, провожали.
Давали утконосов, кенгуру...
Но сзади, за восторженной оравой,
Стоял студент, по-прежнему прыщавый.
Ведь он не ожидал, что я совру!

Я виски пил, но так и не напился.
Через толпу к парнишке я пробился
И на ухо шепнул ему: «Не все!».
Здесь не было преграды между нами;
Он глянул благодарными глазами
И тихо прошептал: «Спасибо, сэр».