Изрядное количество стихотворных сборников Скрижаля ещё не нашло своих владельцев, и ему пришлось задуматься, что делать с этим неходовым товаром. Он решил искать читателей там, где собирается культурная публика. В Туле было два таких места: драматический театр и филармония.
Директор театра — молодой, по виду энергичный, с хищными чертами лица человек — выслушал просьбу Скрижаля о продаже книг перед началом спектаклей, в фойе. Он полистал сборник, внимательно рассмотрел обложку, затем долгим властным взглядом измерил автора стихов — и в просьбе отказал. При этом никакого объяснения не дал. Скрижаль несколько растерялся, но о причине отказа не спросил. Он лишь предложил часть денег, вырученных от продажи книг, отдавать театру. Однако начальник, сидевший перед ним в большом кожаном кресле, пропустил эти слова мимо ушей. Он пристально посмотрел на Скрижаля и повторил своё категорическое «нет».
Директор Тульской филармонии — пожилой, с крайне усталым видом и надтреснутым голосом мужчина — отнёсся к той же просьбе с пониманием. Он вяло поднял телефонную трубку, набрал номер и дал указание администратору пропускать Скрижаля на все концерты, а также помочь ему в продаже книг.

Получив согласие на продажу сборников в филармонии, Скрижаль стал приходить сюда один — два раза в неделю, вечерами, за полчаса до начала концерта. Он располагался за столиком на площадке лестницы, ведущей к зрительному залу, и дожидался прихода публики.
А публика в те вечера, когда он тут появлялся, собиралась особенная. Это были большей частью люди в годах — представители поколения, значительная часть которого привыкла жить наполненной духовной жизнью и без таковой себя не мыслила. Они посещали театры и концерты симфонической музыки, интересовались новинками литературы и перечитывали классиков; эти люди имели свои пристрастия в искусстве, а то и сами ощущали в себе творческое начало и давали ему выход — кто кистью, кто стихами, кто игрой на музыкальном инструменте. При богатстве духовных запросов, материальный достаток этих людей был невелик. В годы Советской власти строго фиксированные оклады занятых умственной деятельностью граждан — инженеров, конструкторов, преподавателей — были меньше ставок работников физического и неквалифицированного труда. Рабочие всех отраслей промышленности и ремонтники всего, что может ломаться, — не говоря уже о металлургах, шахтёрах и нефтяниках, которые имели наибольшие заработки в стране, — могли с точки зрения материального благосостояния смотреть на представителей интеллигенции свысока. Такое распределение национального дохода соответствовало духу провозглашённой на заре Советской власти и никем с тех пор официально не отменённой диктатуры пролетариата. Да и учебники, по которым Скрижаль занимался в институте, указывали на существование в социалистической стране только двух классов — рабочих и крестьян. Место же интеллигенции в обществе называлось уничижительным словом «прослойка». Но несмотря на такой невыгодный для квалифицированных специалистов расклад, значительная часть молодёжи стремилась получить высшее образование. Количество желающих учиться в институтах во много раз превышало число вакантных мест. Девушки и юноши усердно готовились к вступительным экзаменам, и прошедшие по конкурсу были счастливы, хотя заведомо знали, что проучатся пять, а то и семь лет — и будут зарабатывать гораздо меньше, чем получали бы сразу после окончания школы на производстве или на стройке.
Теперь же, когда первая мутная волна рыночных отношений неожиданно окатила страну, многие работники умственного труда, особенно люди старшего поколения, оказались далеко отброшенными этой волной. В кабинетах новых властей, именовавших себя демократическими, сидели главным образом те же начальники, которые правили при однопартийном режиме и которых ещё недавно называли коммунистами. Когда эти чиновники распределяли не хватающий на всё и всех бюджет, они, похоже, не особенно думали о самой незащищённой части населения. И низкие оклады государственных служащих, как впрочем и скудные выплаты пенсионерам, стали с ростом инфляции просто мизерными.
Большинство посещавших филармонию людей даже в самые лучшие для них времена не простаивали в мучительном раздумии у своих гардеробов, чтобы выбрать подходящий наряд.
Женщины отправлялись на концерт из года в год в одном и том же — потому как единственном — вечернем платье, и у мужчин оказывался для таких случаев лишь один подобающего вида костюм. Теперь, с наступлением новых времён, для большинства из них не только обновление гардероба представлялось чем-то нереальным, но и приобретение даже самых необходимых вещей становилось крайне проблематичным.
Скрижаль всматривался в их лица. В глазах людей, которые подходили и заговаривали с ним, он угадывал и глубину духовного мира, и способность к сопереживанию. За некоторой растерянностью, за детской незащищённостью этих людей он чувствовал неизрасходованный запас тепла, доброты, любви. Он присматривался к пришедшим в филармонию — и тихо радовался столь редко теперь встречающейся одухотворённости в лицах. Однако радость его граничила с грустью, потому что это были лица уходящего поколения.