Густые брови, ярко стреляют орлиные глаза, между ними греческий нос и богатые кавказские усы!
Когда я бывал у него, и сидели на кухне за столом, много раз смотрел на его лицо и старался понять, кого он мне напоминает? Иногда он мне казался взрослым орлом, запертым в московскую клетку, а иногда, особенно когда шла речь о делах общественных, то он мне напоминал одинокого волка.
Когда он широко улыбался, эх!, как сверкали его орлиные глаза! А когда был сердитым или озабоченным, брови как тучи над вершиной горы сгущались, как перед бурей.
Бывал он веселым, а бывал резким и гневным. Его принципиальность не чувствовала иногда границы городcкой жизни и у него потому бывали острые конфликты. Некоторые люди очень его любили и уважали, а другие терпеть не могли. Да и по-другому, и быть не могло. Это общая судьба многих талантливых парней, которые когда — то кинули за спиной маленький рюкзак, с грустью и болью прощаясь с родными местами, двинулись, как воины, покорять столицы и большие города.
Сталинские репрессии очень сильно ударили по московской и питерской Интеллигенции. Сотни тысячи погибли в лагерях. А те, которые остались в живых, утратили смелость мысли и принципиальность поступка, черт без которых Интеллигенция — это уже не интеллигенция. Как однажды говорил Андрей Александрович Гончаров — «Страх за свою жизнь и жизнь близких людей дошел до мозга костей и всю душу так осквернило!» Все парализовало. Война одних забрала, а других разбросала по всем краям огромной страны.
После войны и особенно после Хрущевской оттепели, многие парни и девчонки, желая вырваться из глухой провинции, закидывая, рюкзак за спиной, двигались в сторону Москвы и Ленинграда. Они привезли с собою свежесть мысли, смелость поступка, необузданную первобытную энергию и это было именно то, что так не хватало уставшей столичной интеллигенции. И педагоги принимали их, любили по-настоящему и с удовольствием учили их и передавали весь свой опыт и знания.
Это было прекрасное время и прекрасный мир. Это были настоящие отношения Учителя и ученика.
Проблемы для многих таких учеников начинались после учебы. Столицы не могли предоставить место для всех. Выбирали самых умных и самых талантливых… А вернуться обратно домой, в республику психологически тяжело. А для того чтобы пустить корни в столицах, надо было кому- то угодить, пристроится к какой — группе. Это было время, когда начинали формироваться новые кланы. А твердость принципа или смелость мысли здесь могли бы играть обратную роль. То, что приветствовалось во время учебы, не всегда могло быть полезным и в начале карьеры, ты мог вылететь. А с таким характером как у Христофора, ой, как трудно!
Христофору, благодаря своему таланту и упорству удалось закрепиться, и начать свой творческий путь в Москве, но он имел один большой «минус». Он был Греком. Это он носил в себе с большой гордостью. Но здесь другая деталь. Это проклятие нашей наций, нашего племени. Не умеем мы подставлять друг другу плечо, беречь и продвигать своих греков, как делают все национальные группы. В Москве греки, если не считать старые времена, никогда не умели создавать землячество, свои кланы и группы. Беречь и продвигать своих.
Но самая большая неудача и разочарование Парней из Провинций ждало в личной жизни. Во время учебы не редко возникали бурные романы между ними и коренными московскими девушками. Эти союзы обычно были обречены на неудачу. Парней воспитывали совсем другие женщины. Они росли в совсем других традициях. Для столичных девчонок, они в первое время были интересны как свежие молодые бунтари или скромные романтики, но все равно они другие, чем свои, и потому привлекали. Но построить с ними семейную жизнь оказалось куда сложнее.
Думаю, что именно эта деталь сыграла отрицательную роль, на жизненном пути и в карьере Христофора. Если ему, благодаря своему упорству и таланту, удалось закрепиться в Москве и начать своё творчество, то неудача в личной жизни, откинуло его назад, и он потерял свой темп и энтузиазм. Поранили его гордость, и внесли смуту в душе. А это для художника почти смертельно.
Я вспоминаю то время, когда он жил вместе со своей матерью в квартире в Москве, в Строгино. Какая прекрасная Женщина Его Мать!!! Настоящая армянка и гречанка! Поставит еду на стол и внимательно смотрит, как мужчины едят. Нравится ли им еда, приготовленная ею? Довольны ли они? Прекрасная женщина старой формации. Все делает лишь, чтобы её мужчина, её сын, его гости были довольны. Не пожалеет ни времени, несмотря на усталость, ничего. До сих пор звучит у меня её голос и знаменитый акцент — Йорго Джан!
Думаю, что это было самое счастливое время в жизни Христофора! Это были именно те годы, что он прожил со своей матерью в той квартире в Москве. Как бы странно это не звучало. Я помню, как он тогда широко улыбался и смеялся. И почти всегда был в приподнятом настроении.
Христофор — Художник.
Я не люблю говорить о творчестве коллег и тем более коллег — друзей. И с творчеством Христофора, как оператора, я не очень знаком. Я скажу лишь о его творчестве, связанным с греками и Грецией.
Он гордился тем, что он Грек. Он это носил в себе как звание, и относился к этому как к призванию…
И то, что сделал Христофор с фильмом « Страницы истории греков Причерноморья, это очень ценно и важно. И он это сделал с любовью, порой без поддержки, не имея финансы и ничего. Просто одно желание и любовь ко всему, что есть Греческое. То, что он создал и оставил нам, очень нужно будет на многие годы.
Да, характер у него не легкий. Работать с ним не всегда было легко. Он был очень принципиален и с не сгибаемым упорством добивался своё. Но художник и особенно режиссер и не имеет право быть иным. Но если он почувствовал, понял, что ты его услышал, врубился и принял то, о чем он говорил, то он становился спокойным и давал тебе полную свободу сделать, как ты можешь и считаешь верным.
Он был хорошим другом, настоящий мужчина, с ним можно было спокойно идти на разведку.
Очень горько и грустно, что он так рано ушел. Очень.
Но… вот судьба!
Моя жена, врач — кардиолог. Она работает в кардиологической реанимации. А там она повидала немало. Когда она рассказывает, как и что там происходит, ты понимаешь, что это почти настоящий Ад. Когда мне позвонили и сообщили о Христофоре, я ей сказал и вдруг она мне говорит странную фразу:
— Не грусти Георгий, мы в таких случаях, знаешь, как говорим? — Счастливчик, успел избежать участь, попасть к нам… Мы считаем, что таким людям и особенно мужчине — повезло.
Я и тогда, да и сейчас думаю, над этими словами и стараюсь представить Христофора, болеющего, немощного старика на больничной койке и не как не получается. Невозможно увидеть его там, как бы сильна не была моя фантазия. Не представляю его таким. Ну, никак! И вот думаю — простит меня Господь и все его родные и друзья — может быть, это и есть его судьба? Она знала его, знала его Гордость и жизнерадостность и потому может быть и решила так забрать его? до больничной койки, быстро и резко? Одним кадром, как мы говорим, одним дублем?
Очень грустно мне, когда о нем думаю. Очень.