Фатальной неизбежности Второй Мировой войны, начавшейся нападением гитлеровской Германии на Польшу 1 сентября 1939 г, вопреки рапространенному мнению, не существовало. Как обоснованно и справедливо указывал крупнейший военный историк XX века британец Бэзил Лидделл-Харт, "мир еще можно было спасти и предотвратить войну, но лишь обеспечив прямую поддержку Польши со стороны России, и обстоятельства требовали безотлагательных действий" Но этого не случилось. Почему? Да очень просто: Запад цинично и расчетливо, без малейших колебаний и тени смущения с "потрохами" сдал Польшу. По высокопрофессиональной и объективно-правдивой оценке одного из виднейших военачальников нацистского вермахта, генерала-фельдмаршала Эриха Манштейна, начальника штаба группы армий "Юг" в ходе кампании, "поражение Польши явилось неизбежным следствием тех иллюзий, которые питали в Варшаве относительно действий союзников. Последние же, сложа руки, безучастно взирали на уничтожение своего польского союзника".
Именно такое близорукое поведение Лондона и Парижа стало провозвестником пресловутой "странной войны", о которой написаны тысячи, десятки тысяч страниц в Европе и США. Ее подлинные цели и сокровенный смысл невольно раскрыл французский генерал Морис Гамелен, тогдашний начальник штаба национальной обороны Франции, главнокомандующий объединенными сухопутными силами Франции и Великобритании на Европейском континенте, не только с преступной беспечностью "прозевавший" начало мощного и стремительного немецкого наступления на Западном фронте 10 мая 1940 г., но и оказавшийся абсолютно несостоятельным и вопиюще некомпетентным в жалких, беспомощных попытках организовать надлежащим образом скорейший и адекватный отпор врагу: "эта концепция (т. е. превращение "странной войны" в совместный "крестовый поход" против СССР — А. Сизов), распространенная во французских политических кругах, приводила к убеждению, что для вооруженной интервенции против России не будет никакой серьезной помехи". В аналогичном духе высказался и генерал Андрэ Бофр, участник печально знаменитых Московских англо — франко — советских военных переговоров в августе 1939 г., чистосердечно признавшийся, что в войсках союзников война стала казаться "каким-то гигантским сценарием молчаливого соглашательства, при котором ничего особенного произойти не может, если мы будем корректно играть нашу партию. Во французских и британских военных кругах ожидали, что политическое руководство придет, в конечном счете, к компромиссу с Германией". Чем все это кончилось, хорошо известно: немцы вошли в Париж 14 июня 1940 г., а 22 июня согласно условиям подписанного в этот день так называемого Второго Компьенского перемирия Франция капитулировала. Руководство СССР не ожидало такого калейдоскопического поворота событий — развязка наступила слишком быстро вопреки ожиданиям И. В. Сталина, всерьез рассчитывавшего, что гитлеровская Германия и "западные демократии" увязнут в длительной, изнуряющей борьбе и взаимно обессилят друг друга. В доверительной беседе с Генеральным Секретарем Исполкома Коминтерна Георгием Димитровым 7 сентября 1939 г., на которой присутствовал и В. М. Молотов, он не скрывал своих надежд: "Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не зная, подрывает капиталистическую систему…"
У западной стороны, впрочем, были похожие пожелания, но уже в отношении СССР. Газета "Нью-Йорк Таймс" 24 июня 1941 года привела слова будущего президента США Г. Трумэна (тогда — сенатора от штата Миссури), заявившего, что если на Западе увидят, что в войне побеждает СССР, то следует помогать Германии; если же будет побеждать Германия, то помощь надлежит оказывать СССР, и, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше. При этом (согласимся, довольно нелогично) Г. Трумэн подчеркивал, что ни при каких обстоятельствах, не желал бы победы Гилеру.
Начавшийся 17 сентября 1939 г. "освободительный поход" Красной Армии в Западные Украину и Белоруссию встретил положительную оценку многих реалистически мыслящих политиков и дипломатов на Западе. Так, например, У. Черчилль, тогда военно-морской министр в правительстве Н. Чемберлена, выступая 1 октября 1939 г. по Лондонскому радио, заявил: "То, что русские армии должны были находиться на этой линии (т. е. линии Керзона — А. Сизов), было совершенно необходимо для безопасности России против немецкой угрозы. Во всяком случае, позиции заняты и создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не осмеливается напасть". К чести Черчилля — как бы к нему ни относиться — следует признать, что он всегда и последовательно занимал четкую и жесткую антинацистскую позицию еще до того, как стал премьер-министром Великобритании 10 мая 1940 г. Так, 20 января 1940 г. он заявил, что Англия никогда не пойдет на "постыдный мир с агрессором и ставит своей единственной и главной целью победу над гитлеризмом". И это на фоне и с учетом сохранявшихся тогда у значительной части британского "истэблишмента" сильных и устойчивых "мюнхенских" настроений в пользу достижения полюбовного соглашения с Германией. Ведь далеко не случайно посол СССР И. М. Майский накануне и в ходе так называемой "битвы за Англию" (август — октябрь 1940 г.) в беседе с небезызвестной Беатрисой Вебб недвусмысленно выражал свои серьезные опасения по поводу того, что отнюдь нельзя исключать поражения Великобритании из-за "предательства правящего класса, нечто вроде Петэна и его группы".
Большой и несомненный интерес представляет сложная, нередко двусмысленная, зачастую противоречивая эволюция позиции правящих кругов США в данный период. Поначалу мирное присоединение Западных Украины и Белоруссии к СССР в сентябре 1939 г., заключение Советским Союзом договоров о взаимопомощи с государствами Прибалтики (сентябрь — октябрь 1939 г.) вызвали за океаном почти нескрываемую и многих удивившую болезненно-раздражительную реакцию. Специальное заявление госдепартамента не оставляло ни малейших сомнений на этот счет: "Выигрывает только Сталин и над Европой вновь нависла угроза большевизма". Президент Ф. Д. Рузвельт (Ф. Д.Р.), выступая за "свободу рук для США", перманентно испытывал мощное закулисное давление. Бывший президент Герберт Гувер, сенаторы Роберт Тафт, Артур Ванденберг, Беннет Уилер оказывали сильное влияние на американскую внешнюю политику в ходе "странной войны". 3 ноября 1939 г. Конгресс США одобрил новый вариант американского видоизмененного "закона о нейтралитете". Суть закона: все воюющие стороны могут беспрепятственно приобретать в США оружие, снаряжение, боевую технику и любые другие военные материалы, но обязаны неукоснительно соблюдать непреложное правило: все покупки оплачивать только наличными и самостоятельно обеспечивать доставку на своих судах, т. е. "cash and carry". Налицо классическая американская деловитость, а вернее, говоря сталинскими словами, типичное "беспринципное делячество". Оно ощутимо сыграло на руку правящим кругам Финляндии, когда вспыхнул советско-финляндский конфликт. Во время той "зимней, или незнаменитой войны" Ф.Д.Р. отверг настойчивые требования правого крыла республиканцев и оппонентов в собственной Демократической партии о разрыве дипломатических отношений с Советским Союзом, тем не менее, его моральное осуждение СССР носило резкий и однозначный характер. Американская администрация ввела "моральное" эмбарго на поставки в Страну Советов самолетов, навигационного оборудования, стратегических металлов (алюминий, молибден), действовавшее вплоть до 15 января 1941 г. А мирный договор между СССР и Финляндией был, между прочим, подписан еще в марте 1940 г. Однако затем, начиная с лета 1940 г., последовал целый ряд шагов с американской стороны, свидетельствовавших об определенном, пока еще весьма незначительном и скорее всего сугубо конъюнктурном, тактическом изменении позиции США. 27 июля 1940 г. заместитель госсекретаря С. Уэллес на встрече с послом СССР К. А. Уманским прямо спросил собеседника: "Не пора ли устранить источники трений, которых и без того достаточно во всем мире, и ликвидировать остроту, создавшуюся в отношениях между нашими странами?" Такое смещение акцентов вовремя подметил и тонко уловил видный американский политик, министр внутренних дел в правительстве Ф.Д.Р. Г. Икес, открыто критиковавший жесткую, недальновидную позицию руководства госдепартамента в отношении Советского Союза, скатившуюся по его мнению к "дурацкой, бессмысленной тактике постоянных тычков в лицо СССР". Он же, вдумчиво размышляя, рассуждал 2 июня 1940 г.: "Однако все учитывают то обстоятельство, что советское правительство, сознавая, в конечном счете, неизбежность столкновения с гитлеровской Германией, делает все, чтобы по возможности оттянуть его". Почти идентичной точки зрения придерживался и такой внимательный, цепкий наблюдатель и остро, нешаблонно мыслящий незаурядный аналитик, как посол США в Москве Л. Штейнгардт, докладывавший в срочном спецсообщении в Государственный департамент 2 октября 1940 г.: "Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии в отношении СССР заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые, если и не привели бы к вооруженному конфликту с Германией, то повлекли бы за собой настоящий риск возникновения такого конфликта. Маловероятно, чтобы СССР спровоцировал путем серьезных переговоров или посредством соглашения с Великобританией те самые события, помешать которым является целью всей его политики, а именно: свое вовлечение в войну против держав "оси"". Небезынтересно и стоит отметить, что попутно тот же Штейнгардт не скупился и на весомые предостережения — в беседе с зам. министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинским 29 октября 1940 г. он недвусмысленно, без обиняков подчеркнул: "Любое соглашение одной из великих свободных держав с Германией, Италией или Японией ограничит свободу действий этой державы в будущем. Любое соглашение, заключенное с одной из стран — участниц "Тройственного Пакта", приведет к изоляции этой державы от других великих держав и поставит ее в зависимость от стран "оси"". И все же истинное существо "русской" политики правящих кругов США перед нападением гитлеровской Германии с завидной откровенностью и самым исчерпывающим, убедительным образом раскрыл и выразил ни кто иной, как государственный секретарь К. Хэлл. Согласно его воспоминаниям, она сводилась к тому, чтобы "не предпринимать никаких шагов для сближения с Россией, сдержанно относиться к каким-либо попыткам ее сближения с нами до тех пор, пока не будет доказано, что со стороны русских это не является лишь маневром с целью добиться односторонних уступок в свою пользу".
И. В. Сталин в беседе с вышеупомянутым Г. Димитровым 5 ноября 1940 г. озабоченно констатировал: "…Наши отношения с немцами внешне вполне вежливые, но между нами есть серьезные трения и существуют серьезные разногласия". Все более становящийся ближайшим сподвижником И. В. Сталина и де факто его заместитель по партии, все чаще берущий на себя функции вездесущего и безжалостного куратора повседневной деятельности секретариата ЦК ВКП (б), руководитель партийной организации Ленинграда и области А. А. Жданов в своей речи 30 ноября 1940 г. с нескрываемой тревогой говорил о царящем в широких слоях советского народа, включая партийный актив, неоправданном и опасном "безмятежном состоянии, о беспечном отношении к вопросам обороны". Сославшись на высказывание И. В. Ста-лина о необходимости быть готовыми к любым неожиданностям, не оказаться застигнутыми врасплох, он отметил: "Некоторые товарищи приходят в ужас от мысли о неизбежности людских жертв и материальных потерь в грядущей войне. Если придется воевать, то мы должны быть не менее энергичными и не менее жестокими, чем наш военный противник". Немногим ранее в аналогичном духе высказался "соратник № 1" В. М. Молотов. Выступая с докладом на заседании Верховного Совета СССР 1 августа 1940 г., он завершил его следующим заявлением: "Чтобы обеспечить нужные нам дальнейшие успехи Советского Союза, мы должны всегда помнить слова товарища Сталина о том, что "нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая "случайность" и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застать нас врасплох". Казалось бы, делали и делалось много, но… Представляется уместным закончить на "англосаксонской ноте", т. е. ноте тех, кому не доверяли больше всех и больше всего, но с которыми пришлось сотрудничать, чтобы выжить самим и помочь выжить им. Они и нам помогли выжить.

Вышеназванный Л. Штейнгардт, сообщая в Вашингтон о состоявшейся в Кремле беседе И. В. Сталина с послом Великобритании Стаффордом Криппсом, указывал 21 сентября 1940 г.: "Сталин был весьма откровенным, реалистичным… Он дал совершенно ясно понять, что его нынешняя политика имеет целью избежать вовлечения Советского Союза в войну, и, особенно, избежать конфликта с германской армией. Сталин признал, что Германия представляет собой единственную действительную угрозу Советскому Союзу и что германская проблема поставит Советский Союз в трудное, если не опасное, положение. Однако, он считает, что в настоящее время нельзя становиться на путь явного провоцирования германского вторжения в СССР путем изменения советской политики". Тот же Штейнгардт в беседе с заместителем министра иностранных дел СССР С. А. Лозовским 15 апреля 1941 г., произнеся многозначительную фразу: "В случае нападения Германии на СССР США будут рады оказать помощь СССР", закончил ее недвусмысленным предупреждением: "Остерегайтесь Германии". В августе 1942 г., в самое тяжелое для Советского Союза время — летнее наступление Вермахта было в самом разгаре и немцы, уже выйдя к излучине Волги, рвались к Сталинграду — в Москву прилетел "пузатый бульдог Уинни", как в ближайшем кругу называл Черчилля Ф.Д.Р. Это был его первый визит в Советский Союз. Одним поздним вечером, вернее на рассвете, как он вспоминал впоследствии уже после войны, Сталин ему признался: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того". Скорее всего, именно их, этих шести месяцев и не хватило.