Превосходная осень мне смотрит в лицо
и, ладонями взяв за затылок, целует
прямо в очи сухие, еще и еще,
а потом говорит, что меня не забудет.

Говорит, что изменятся эти дома,
эти руки и листья, а из остального —
ничего и не нужно, настанет зима,
будет жизнь, но иная — La Vita Nuova.

Он говорил спокойным голосом:
Теперь уже недалеко.
Везде налито молоко —
в цилиндрах, в усеченных конусах,

в античных статуях, в березах.
Мир завершился. Вышел весь.
И кровь осталась только здесь —
вот в этих трех некрупных розах.