Уверен, что по своей эмоциональной насыщенности процесс эвакуации заслуживает пристального внимания.
В Памятной записке НКИД СССР от 17 июля 1941 г. подчеркивалось, что, поскольку «в войне с напавшей на СССР фашистской Германией Советский Союз имеет дело с таким врагом, который систематически грубо нарушает все международные договоры и конвенции, советское правительство будет соблюдать Гаагскую конвенцию от 18  октября 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны лишь постольку, поскольку она будет соблюдаться самой Германией».
Подобная эвакуация не первая, она осуществлялась и в 1914 году. В обоих случаях агрессор — Германия — информировала Россию о начале боевых действий постфактум. Ответственность за конфликт вновь возлагалась на Россию. Германские послы — Ф. Пурталес (в 1914 г.) и Ф. Шуленбург (в 1941 г.) — при вручении нот всячески стремились отгородиться от решения своего руководства. На вопрос российской стороны — означает ли это объявление войны — оба промолчали, но выразили свое сожаление. Пурталес настолько волновался, что даже не вычеркнул из ноты стоявшие в скобках (дополнительные, более жесткие выражения) и передал ее фактически в двух вариантах, а Шуленбург нарушил полученную им строгую инструкцию Берлина «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения» и высказал свое негативное отношение к событиям.
За несколько месяцев до начала войны Германия значительно сократила численность не только своих дипломатических сотрудников, но и в целом германских подданных, находившихся на российской территории. Наша страна в обоих случаях не уделила этому должного внимания и поэтому количество советских граждан в Германии значительно превышало германских, что создало серьезные трудности при последующем обмене.
Эвакуация германского посольства из Петербурга в 1914 г., а из Москвы в 1941 г. прошла в спокойной обстановке. В то время как в Берлине на уезжавших в августе 1914 г. дипломатов и членов их семей набросилась разъяренная толпа, наносившая им физические увечья. Аналогичная ситуация сложилась и в 1941 г. с сотрудниками советского торгпредства, имевшими дипломатические паспорта, Что касается интернирования других категорий граждан, то в 1914 г. ограбленных и голодных российских подданных вывозили к датской границе, причем за их счет, а в 1941 г. поступили проще — поместили сразу в концлагерь…
В итоге болезненных переговоров в июне-июле 1941 г. главное требование Москвы — обмен «всех на всех» — все-таки было соблюдено. Фашистские власти приняли составленные бывшим советским посольством списки советских граждан, интернированных в Гер-мании и на оккупированных территориях. Удалось добиться, что все они будут в ближайшие день-два доставлены в Берлин, где к ним допустят советского консула в сопровождении шведского представителя.
Это обещание было выполнено. Советских граждан стали свозить из оккупированных Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии, Финляндии. Дипломатов и членов их семей направляли в посольство, других граждан интернировали в концентрационном лагере на окраине Берлина. Всех интернированных предъявили советскому консулу. Разме-щенные в бараках, окруженных колючей проволокой, они были голодны и плохо одеты, большей частью только в пижамах, домашних туфлях, а то и босые.
В соответствии с договоренностью обмен планировалось осуществить в следующем порядке: одновременно и под наблюдением посредников советские граждане должны были перейти из Болгарии в Турцию, а немцы и дипломаты стран-сателлитов — из Советского Закавказья также на турецкую территорию.
Судьба советских граждан, не вошедших в подлежащие обмену списки, сложилась трагически. На родину смогла вернуться лишь небольшая часть матросов из состава команд вспомогательных судов, купленных Советским Союзом у Германии. В отличие от других русских моряков, плававших только с «мореходными книжками», они имели при себе советские иностранные паспорта, что их и спасло. Матросов поменяли на немцев в августе-сентябре, также через Болгарию и Турцию. Прочие советские граждане остались в концлагерях. Женщин держали в Берлине, мужчин перевели в лагерь для интернированных в баварской крепости Вюльцбург, где многие погибли. Дожить до конца войны удалось немногим…
Эвакуация из Германии началась 2 июля двумя поездами.
В служебной справке на имя заместителя наркома С. А. Лозовского «Об эвакуации персонала бывшего германского посольства в Москве» отмечается, что сотрудники германского посольства были заранее предупреждены о том, что германская колония в Москве будет интернирована во второй половине дня 23 июня. 24 июня немцев отправили в окрестности Костромы, где их разместили в доме отдыха Костромского льнокомбината — одном из лучших в городе. Им было предоставлено 3 двухэтажных дома, кухня с обслуживающим персоналом, питание по нормам дома отдыха. Для медобслуживания был прикреплен врач — заведующий поликлиникой НКВД в Костроме, производивший ежедневный обход.
28 июня немцам сообщили о том, что они будут доставлены в Ленинакан для последующего обмена. Перевозка немцев осуществлялась в поезде, состоявшем из одного международного, одного мягкого и 3 жестких чистых хороших вагонов с постельными принадлежностями. В пути от Костромы до Москвы немцев кормили за государственный счет, а от Москвы до Ленинакана они приобретали продукты за свой счет. Кроме того, утром, в обед и вечером из вагона-буфета по вагонам подавались холодные закуски в неограниченном количестве. Немцам была предоставлена возможность взять с собой личный багаж также в неограниченном количестве. Кроме 300 чемоданов личного багажа были погружены в 2 пульмановских вагона и прочие вещи, в количестве 470 мест, принадлежавшие сотрудникам бывшего германского посольства. По прибытии в Ленинакан посол Ф. Шуленбург выразил благодарность за проявленное к германской колонии отношение.
Служебный документ НКИД — «Гнусные издевательства немецких властей при эвакуации советской колонии из Германии», составленный по прибытии эвакуированных дипломатов в Москву, дает подробное описание трудностей, с которыми столкнулись советские граждане в этом «вынужденном путешествии». В каждом купе состава для интернированных было размещено по 8–10 человек, поэтому даже сидеть в пути имели возможность немногие. 15 ящиков продуктов, взятых из посольства, были конфискованы. В пути продолжались многочисленные провокации, а гестаповцы распространяли ложные слухи об отмене обмена. Слухи эти были не беспочвенны. Видимо, немцы, под воздействием первых успехов на фронте стремились воспрепятствовать обмену или, по крайней мере, заставить советскую сторону отказаться от уже согласованного принципа «всех на всех». Потому три состава с советскими гражданами несколько дней «гуляли» по Болгарии, а затем возвратились в югославский город Ниш, где простояли 10 дней под усиленной охраной, а потом снова вернулись в болгарский Свиленград.
10 июля, когда поезд с немцами уже прибыл в Ленинакан и все было готово к обмену, при сверке списков в них выяснились существенные расхождения. В телеграмме, адресованной болгарским посредником И. Стаменовым послу Ф. Шуленбургу в Ленинакан, сообщалось, что в Москве идет дополнительная проверка представленных правительством Германии поименных списков, в которых фигурируют 134 германских гражданина. Однако многие из них не указаны в более ранних документах, переданных советскому правительству. Кроме того, в советской группе не хватает 99 человек, которые по-прежнему находятся в Германии.
Несмотря на очередные серьезные разногласия советской стороне удалось заставить немцев пойти навстречу, и проблемы были улажены.
13 июля поезд с немцами двинулся от Ленинакана к турецкой границе, а составы с советскими гражданами двинулись к границе от болгарского Свиленграда. Обе группы разделяло 1500 км турецкой территории. Предстояло одновременно обменять большое количество людей (140 человек с немецкой стороны; больше 1000 — с советской), не считая сопровождающих с обеих сторон и посредников, через которых шли переговоры и обеспечивался обмен.
Поскольку турецкое правительство заявило, что оно не может обеспечить транспортировку свыше трехсот человек в день, то советское правительство предложило начать эвакуацию одиннадцатого июля с тем, чтобы германская и советская группы, уже прибывшие на границу, были эвакуированы в течение трех дней частями примерно по одной трети состава в каждой группе.
Очевидец этой «обменной операции» бывший генеральный консул в Париже Л. П. Василев-ский вспоминает: «Наступил час обмена. Советских граждан подвезли к границе. Там, среди поля, в палатке находилась турецкая военная рация, а около нее комиссия в составе представителя турецкого МИД и генерального консула в Стамбуле В. Я. Ерофеева. Такая же рация и миссия находились на советско-турецкой границе, у города Ленинакана, в полутора тысячах километров от первой. По сигналам, передававшимся через рации, начался одновременный обмен и переход на турецкую территорию советской и германской колоний в противоположных частях Турции. 22 июля 1941 г. мы прибыли на Курский вокзал Москвы».
Возвращение на родину советских граждан — как дипломатов, так и государственных служащих, командированных по линии других ведомств — явилось первым крупным успехом советской дипломатии военного времени. В условиях, когда фашистские орды подступали к Москве и речь шла о жизни всего государства, советское правительство жестко отстаивало интересы своих граждан, и отстоять их ему удалось.