Сукины дети
Мальчик Морис
Я не раз рассказывал о моих чудесных собаках — интеллигентнейшем колли Клайде, таких разных француженках Катьке и Таше… Но об одном своём «ребёнке» я до сих пор умалчивал: воспоминания эти слишком болезненны для меня!
Когда, не дожив один день до четырнадцати лет, ушёл в небесные луга главный пёс моей жизни, я решил как минимум в течение года не брать никакую другую собаку. Тем более, что утешением для нас с женой осталась пёстрая разбойная кошка Лизка.
Но однажды друзья попросили меня помочь в выборе щенка — только входившего тогда в моду лабрадора. Я сделал это с удовольствием, и толстый мордастый пёсик потом действительно стал увешанным медалями чемпионом. А я неожиданно влюбился в самого грустного и пугливого ребёнка в этой компании. Несколько дней уламывал жену, и вскоре, к ужасу и возмущению Лизы, в нашем доме появился полугодовалый новый житель!
Морис, так звали лабрадорчика, оказался трудным подростком: команды его возмущали, и только мой авторитет заставлял худо-бедно подчиняться. Попытки третировать Лизу обычно заканчивались грандиозным мордобоем, в котором от нашей кошки доставалось всем! Приходилось мазать зелёнкой мои руки и собачий нос.
Ребёнок, до того росший в частном доме, был совершенно не приучен терпеть до прогулок, и безобразничал месяцев до семи. А уж насчёт погрызть всё, что придётся, он был выдающийся мастер! Мог обточить основание косяка на конус не хуже опытного бобра… правда, потом тяжко болел, освобождая неокрепшие потроха от опилок и щепок, часто выходивших с кровью.
На улице пёсик был трусоват с людьми, никому не давался в руки, не любил, в отличие от Клайда, детей. Но с собаками был не то что агрессивен, но старался всегда добиться подчинения. Приходилось следить, чтобы собачий пацан не получил трёпку от какого-нибудь старшего большого пса.
Не быстро и постепенно мы, старожилы, и Морис притирались друг к другу. Всё легче и с видимым удовольствием пёс выполнял команды, признавал домашнюю иерархию, да и на улице начал вести себя поприличнее. Конечно, его часто захлёстывал неуёмный темперамент — лабрадоры долго взрослеют, порой лет до трёх, и это собаки по молодости импульсивные, энергичные и озорные!
Морису исполнился год, и мы окончательно почувствовали: это наш пёс!
Но здесь нас и подстерегла беда.
Это был конец девяностых, ещё до дефолта, капитализм в России оставался достаточно диким, а возглавляемая мной независимая телекомпания нередко затрагивала интересы чиновников и новых богачей. Однажды наши журналисты выдали в эфир особенно острый материал. Сказать, что я боялся, не могу — до того уже приходилось крепко разговаривать с разными персонажами, и даже вынимать съёмочную группу из «обезьянника»…
И вот вечером, когда я поставил машину в гараж, ко мне подошли двое крепких парней и начали на их особом языке объяснять, как не прав я и наши журналисты.
Перепугался я жутко, и вот с этого-то перепуга, когда один из бойцов на меня замахнулся, включились и навыки боевого самбо, полученные во время службы в роте разведки, и любительские занятия восточными единоборствами… Так и получилось, что неожиданно для самого себя я бедных мальчиков крепко побил. И только уже дома, трясясь от пережитого ужаса, заметил, что кисть правой руки распухла и почернела…
Кстати, ночью обиженные «герои» подожгли дверь моей квартиры, но пёс сразу учуял дым, залаял, и я, недавно вернувшийся из травмпункта с гипсом на руке, всё-таки быстро затушил огонь.
Наутро, несмотря на всё пережитое и переломанное, я повёл Мориса гулять.
О, если бы я, вопреки привычке, взял поводок в левую руку!.. Тогда, скорее всего, смог бы удержать сильного молодого пса даже в случае неожиданного рывка. Дело в том, что Морис увидел на другой стороне улицы гуляющую по газону знакомую собачью девочку и со всей дури устремился к ней. От дикой боли в поломанной кисти руки я выпустил поводок и только в ужасе увидел, как сносит моего красавца грузовая машина.
Как я не умер в эту секунду, до сих пор не понимаю…
Ребята из нашей телекомпании сразу увезли погибшего пса. Когда они рассказали, где его могила, сердце моё оборвалось: именно там я и похоронил Клайда. Как будто старый пёс действительно забрал молодого.
Так вышло, хотя я никогда не верил во все эти приметы. С другой стороны, случайно ли, что, много позже, через день после смерти любимой французской бульдожки Катьки, мы нашли очень похожую на неё Ташу?..
Когда, не дожив один день до четырнадцати лет, ушёл в небесные луга главный пёс моей жизни, я решил как минимум в течение года не брать никакую другую собаку. Тем более, что утешением для нас с женой осталась пёстрая разбойная кошка Лизка.
Но однажды друзья попросили меня помочь в выборе щенка — только входившего тогда в моду лабрадора. Я сделал это с удовольствием, и толстый мордастый пёсик потом действительно стал увешанным медалями чемпионом. А я неожиданно влюбился в самого грустного и пугливого ребёнка в этой компании. Несколько дней уламывал жену, и вскоре, к ужасу и возмущению Лизы, в нашем доме появился полугодовалый новый житель!
Морис, так звали лабрадорчика, оказался трудным подростком: команды его возмущали, и только мой авторитет заставлял худо-бедно подчиняться. Попытки третировать Лизу обычно заканчивались грандиозным мордобоем, в котором от нашей кошки доставалось всем! Приходилось мазать зелёнкой мои руки и собачий нос.
Ребёнок, до того росший в частном доме, был совершенно не приучен терпеть до прогулок, и безобразничал месяцев до семи. А уж насчёт погрызть всё, что придётся, он был выдающийся мастер! Мог обточить основание косяка на конус не хуже опытного бобра… правда, потом тяжко болел, освобождая неокрепшие потроха от опилок и щепок, часто выходивших с кровью.
На улице пёсик был трусоват с людьми, никому не давался в руки, не любил, в отличие от Клайда, детей. Но с собаками был не то что агрессивен, но старался всегда добиться подчинения. Приходилось следить, чтобы собачий пацан не получил трёпку от какого-нибудь старшего большого пса.
Не быстро и постепенно мы, старожилы, и Морис притирались друг к другу. Всё легче и с видимым удовольствием пёс выполнял команды, признавал домашнюю иерархию, да и на улице начал вести себя поприличнее. Конечно, его часто захлёстывал неуёмный темперамент — лабрадоры долго взрослеют, порой лет до трёх, и это собаки по молодости импульсивные, энергичные и озорные!
Морису исполнился год, и мы окончательно почувствовали: это наш пёс!
Но здесь нас и подстерегла беда.
Это был конец девяностых, ещё до дефолта, капитализм в России оставался достаточно диким, а возглавляемая мной независимая телекомпания нередко затрагивала интересы чиновников и новых богачей. Однажды наши журналисты выдали в эфир особенно острый материал. Сказать, что я боялся, не могу — до того уже приходилось крепко разговаривать с разными персонажами, и даже вынимать съёмочную группу из «обезьянника»…
И вот вечером, когда я поставил машину в гараж, ко мне подошли двое крепких парней и начали на их особом языке объяснять, как не прав я и наши журналисты.
Перепугался я жутко, и вот с этого-то перепуга, когда один из бойцов на меня замахнулся, включились и навыки боевого самбо, полученные во время службы в роте разведки, и любительские занятия восточными единоборствами… Так и получилось, что неожиданно для самого себя я бедных мальчиков крепко побил. И только уже дома, трясясь от пережитого ужаса, заметил, что кисть правой руки распухла и почернела…
Кстати, ночью обиженные «герои» подожгли дверь моей квартиры, но пёс сразу учуял дым, залаял, и я, недавно вернувшийся из травмпункта с гипсом на руке, всё-таки быстро затушил огонь.
Наутро, несмотря на всё пережитое и переломанное, я повёл Мориса гулять.
О, если бы я, вопреки привычке, взял поводок в левую руку!.. Тогда, скорее всего, смог бы удержать сильного молодого пса даже в случае неожиданного рывка. Дело в том, что Морис увидел на другой стороне улицы гуляющую по газону знакомую собачью девочку и со всей дури устремился к ней. От дикой боли в поломанной кисти руки я выпустил поводок и только в ужасе увидел, как сносит моего красавца грузовая машина.
Как я не умер в эту секунду, до сих пор не понимаю…
Ребята из нашей телекомпании сразу увезли погибшего пса. Когда они рассказали, где его могила, сердце моё оборвалось: именно там я и похоронил Клайда. Как будто старый пёс действительно забрал молодого.
Так вышло, хотя я никогда не верил во все эти приметы. С другой стороны, случайно ли, что, много позже, через день после смерти любимой французской бульдожки Катьки, мы нашли очень похожую на неё Ташу?..