XIV. «ПУТЕШЕСТВИЯ Г-НА Х.»
И
«СТИХИ ИЗ ГЕРМАНИИ»
2011 г.
ИЗ ЦИКЛА
«ПУТЕШЕСТВИЯ Г-НА Х.»
1. BASILIQUE DU SACRÉ-CŒUR*
И
«СТИХИ ИЗ ГЕРМАНИИ»
2011 г.
ИЗ ЦИКЛА
«ПУТЕШЕСТВИЯ Г-НА Х.»
1. BASILIQUE DU SACRÉ-CŒUR*
Несчастны туристы Монмартра,
где Сердце Господне забыл
и злобу безбожнейших гарпий
лелеет Париж среди крыл
тех райских дерев джакаранды —
фиалок под пять этажей**,
где вечер гирляндой фонарной
ползет меж мостов и бомжей
к горгульей тоске Нотр-Дама —
к извечной, как Ева, тоске
изгнанников Божьего храма,
плывущих в лодчонке Адама
с Евфрата — по Сене-реке…
где Сердце Господне забыл
и злобу безбожнейших гарпий
лелеет Париж среди крыл
тех райских дерев джакаранды —
фиалок под пять этажей**,
где вечер гирляндой фонарной
ползет меж мостов и бомжей
к горгульей тоске Нотр-Дама —
к извечной, как Ева, тоске
изгнанников Божьего храма,
плывущих в лодчонке Адама
с Евфрата — по Сене-реке…
2011
* Базилика Святого Сердца [Господня] — известный католический храм на холме Монмартр в Париже.
** Джакаранда – чаще сиренево-розовое южное («фиалковое») дерево, растущее и в ряде стран юга Европы.
** Джакаранда – чаще сиренево-розовое южное («фиалковое») дерево, растущее и в ряде стран юга Европы.
2. ТРАФАЛЬГАРСКАЯ ПЛОЩАДЬ*
Чтó — Лондон, друг, тебе? Биг-Бена гордый звон —
времен, текущих вдаль, назойливый счислитель?
И роз ноябрьских бред? Зим Трафальгара сон —
кишейник летом? Нельсон, вечный зритель —
он сверху видит всё! Устав от праздных толп,
его ленивый взгляд, исполненный презренья,
молчит — сколь надоел хозяину сей столп,
где жаждет адмирал лишь Портсмута виденья…
Там «Виктори»** его — и сотня пушек ждет…
А он — вороной белой на колонне,
и тридцать кораблей никто уж не сожжет,
и Франция штандарт не спустит — постыженный.
И сорок ран его, и глаз его один —
тоскуют всё по той Британии далекой:
он свой исполнил долг, тех Англий верный сын***, —
чтоб на столпе стоять здесь куклой одинокой…
времен, текущих вдаль, назойливый счислитель?
И роз ноябрьских бред? Зим Трафальгара сон —
кишейник летом? Нельсон, вечный зритель —
он сверху видит всё! Устав от праздных толп,
его ленивый взгляд, исполненный презренья,
молчит — сколь надоел хозяину сей столп,
где жаждет адмирал лишь Портсмута виденья…
Там «Виктори»** его — и сотня пушек ждет…
А он — вороной белой на колонне,
и тридцать кораблей никто уж не сожжет,
и Франция штандарт не спустит — постыженный.
И сорок ран его, и глаз его один —
тоскуют всё по той Британии далекой:
он свой исполнил долг, тех Англий верный сын***, —
чтоб на столпе стоять здесь куклой одинокой…
2011
* Площадь, посвященная памяти вице-адмирала Нельсона и его победе в морском сражении при Трафальгаре — над объединенным франко-испанским флотом. Здесь находится и монумент в его честь — огромная колонна со статуей адмирала наверху.
** «Вúктори» — адмиральский флагманский корабль, и поныне находящийся на вечной стоянке в порту Портсмута.
*** Перед началом Трафальгарской битвы 1806 года адмирал Нельсон, — смертельно раненый в ней, но победивший, — поднял на своем корабле флажной сигнал: «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг».
** «Вúктори» — адмиральский флагманский корабль, и поныне находящийся на вечной стоянке в порту Портсмута.
*** Перед началом Трафальгарской битвы 1806 года адмирал Нельсон, — смертельно раненый в ней, но победивший, — поднял на своем корабле флажной сигнал: «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг».
РИМ С ПОХМЕЛЬЯ
(СКОРБНЫЙ АКРОСТИХ)
(СКОРБНЫЙ АКРОСТИХ)
«Пишущая машинка», «пиш.-маш» (Macchina da Scrivere»), одно из насмешливых названий, данных жителями Рима — столь же безвкусному, сколь и помпезному — архитектурному комплексу «Витториано» (1885–1935) — с 12-метровой конной статуей короля Виктора Эммануила II.
В Италии разразился новый скандал — с моцареллой… Сыр с червяками, мышиным пометом, фрагментами этикеток смешивался со свежими инградиентами. После такой «переработки» появлялась «свежая» моцарелла.
По информации La Repubblica, эту «адскую смесь» использовал и основной экспортер итальянских сыров — Galbáni.
В Италии разразился новый скандал — с моцареллой… Сыр с червяками, мышиным пометом, фрагментами этикеток смешивался со свежими инградиентами. После такой «переработки» появлялась «свежая» моцарелла.
По информации La Repubblica, эту «адскую смесь» использовал и основной экспортер итальянских сыров — Galbáni.
Какая же ты всё-таки б… — Гальбани!
А моцарелла твоя, брат, говно:
Когда и она — как и козий, представим,
Ануса шарик — ну, чем не одно?!
–––––––––
Я ли на Кóрсо — с похмелья по Риму,
Жадною дланью за воздух держась,
Еле приполз в тратторию, судьбину
Тихо кляня… Как и день сей, и час…
«Ых» или «эх» — вырывались лишь стоны:
Вспомнить аж страшно! — из грешной груди…
С «Асти Мондоро»* проклятым — под звоны
Ёл тех да пал… кампанилл! — посреди
Тайн и туманов киношного Рима,
Адских фонтанов, болящих «пиш.-маш» —
Кто там торчит, бронзовея кониной,
И напевает Италии марш?
–––––––––
Бедный блаженный синьор Муссолини!
Льва ль Абиссиний** спрошу вдруг — впросак:
Я ль на трактирной столешнице имя,
Дуче, твое не царапал — чудак?
«Ь» — мягкости знак — с буруна ль так противен?
Господи, право, ну что тут за жизнь?
А за окном уж не дождик, а ливень:
Льется кровища — всех ради Отчизн!
«Ь» — мягкости знак, вижу, боком выходит…
Бредом, знать, дышит любой тут смутьян!
А на поверку в конечном итоге:
Нет правды Божьей! Протянет лишь ноги, —
Иже «гальбаня», — здесь каждый баран…
А моцарелла твоя, брат, говно:
Когда и она — как и козий, представим,
Ануса шарик — ну, чем не одно?!
–––––––––
Я ли на Кóрсо — с похмелья по Риму,
Жадною дланью за воздух держась,
Еле приполз в тратторию, судьбину
Тихо кляня… Как и день сей, и час…
«Ых» или «эх» — вырывались лишь стоны:
Вспомнить аж страшно! — из грешной груди…
С «Асти Мондоро»* проклятым — под звоны
Ёл тех да пал… кампанилл! — посреди
Тайн и туманов киношного Рима,
Адских фонтанов, болящих «пиш.-маш» —
Кто там торчит, бронзовея кониной,
И напевает Италии марш?
–––––––––
Бедный блаженный синьор Муссолини!
Льва ль Абиссиний** спрошу вдруг — впросак:
Я ль на трактирной столешнице имя,
Дуче, твое не царапал — чудак?
«Ь» — мягкости знак — с буруна ль так противен?
Господи, право, ну что тут за жизнь?
А за окном уж не дождик, а ливень:
Льется кровища — всех ради Отчизн!
«Ь» — мягкости знак, вижу, боком выходит…
Бредом, знать, дышит любой тут смутьян!
А на поверку в конечном итоге:
Нет правды Божьей! Протянет лишь ноги, —
Иже «гальбаня», — здесь каждый баран…
2011
* «Áсти Мондоро» — весьма любимое (порой даже несколько излишне) г-ном Х. итальянское виноградное вино преимущественно из Пьемонта. (Ред.)
** «Льва ль Абиссиний?» — явный намек г-на Х. на победу Муссолини в колониальной Итало-абиссинской войне 1935-1936 гг. (Ред.)
** «Льва ль Абиссиний?» — явный намек г-на Х. на победу Муссолини в колониальной Итало-абиссинской войне 1935-1936 гг. (Ред.)
4. ШЕЛ, Я ПОМНЮ, ПАПА КАРЛО МИМО…
…Шел, я помню, папа Карло мимо,
нес подмышкой славное полено —
мимо балагана, мимо церкви, мимо мiра —
нес его и нощно, нес и денно.
Словно вечность чудно ночевала
у него в келейке италийской,
где сверчок, премудрый запевала,
пел сверчковым ладом мусикийским.
Жизнь тая в таинственном полене,
даровал Творец нам Буратино:
пусть хоть тот из тягостного плена
нас зовет — из тьмы житейской тины.
Нет, не с деревянною душою
несся вдаль — страною дураков он,
человечек неземного строя,
ни к чему всерьез здесь не прикован.
И не зря сверчок ему пророчил
школу скорби на дорогах тленья,
ибо мiр давно уже испорчен —
кашей пополам с малиновым вареньем.
Ибо всё давным-давно не то,
что задумано для нас еще в начале:
от Диора в шеншелях-манто
бродит Муза мести и печали…
До обеда спит Мальвина сном
куколки из модного журнала,
и Пьеро — с рогами и хвостом —
жарит пса на угольях мангала.
–––––––––
…Это что за шкурка у кроватки
греет ножки в память о былом? —
поиграем, Буратино, в прятки,
за ближайшим спрятавшись углом!
Этот угол — всё, что нам осталось
от твоей божественной любви…
Мiр – ведь он такая малость:
пол в опилках — и чуть-чуть в крови…
нес подмышкой славное полено —
мимо балагана, мимо церкви, мимо мiра —
нес его и нощно, нес и денно.
Словно вечность чудно ночевала
у него в келейке италийской,
где сверчок, премудрый запевала,
пел сверчковым ладом мусикийским.
Жизнь тая в таинственном полене,
даровал Творец нам Буратино:
пусть хоть тот из тягостного плена
нас зовет — из тьмы житейской тины.
Нет, не с деревянною душою
несся вдаль — страною дураков он,
человечек неземного строя,
ни к чему всерьез здесь не прикован.
И не зря сверчок ему пророчил
школу скорби на дорогах тленья,
ибо мiр давно уже испорчен —
кашей пополам с малиновым вареньем.
Ибо всё давным-давно не то,
что задумано для нас еще в начале:
от Диора в шеншелях-манто
бродит Муза мести и печали…
До обеда спит Мальвина сном
куколки из модного журнала,
и Пьеро — с рогами и хвостом —
жарит пса на угольях мангала.
–––––––––
…Это что за шкурка у кроватки
греет ножки в память о былом? —
поиграем, Буратино, в прятки,
за ближайшим спрятавшись углом!
Этот угол — всё, что нам осталось
от твоей божественной любви…
Мiр – ведь он такая малость:
пол в опилках — и чуть-чуть в крови…
2011, о. Ээя, Греция, — Москва
5. ЭТО Я — ПО ГРЕЦИЯМ ШАГАЮ
Это я – по грециям шагаю
в стопроцентном эллинском коттоне* —
вечер знойный вновь напоминает
о полярной, вечно мерзлой зоне…
В брючной паре — нет вальяжней тона
взбитых сливок — масть для ловеласа:
смотрит нежно эллинка-матрона —
старикан несется вдоль Парнаса**!
Или так: по Пáксосу*** с рассвета
с одиссеевой шныряет бородою
средь розовоперстового лета
старичок российского покроя.
Жаль, что нету пробкового шлема —
адидас-кепчонка на затылке,
впрочем, эта áнглийская тема —
не в чести у керкирской бутылки.
Всяким лордам здесь не слишком верят:
кто там спёр с акрополей статýи4*?
Веницейский зверь5* — не зря над дверью
ярый взор вперил на Геллеспонта струи:
что нам всякие там Чайльд Гарольды6*? —
плавал к бабе, но не к Бобелине7*…
Потонул, известно, в жажде воли,
подорвавшись на амурной мине8*…
Львиный лик — замшел, с подбитым глазом,
и британский выглядит не глаже9* —
у таверны с фреско-фиш10* соблазном
млеют бритты в кулинарном раже.
Правь, Британия, Ла Манша лужей —
пополам с мошенником-французом:
Божий мiр не зря отменно сужен —
знай себе, блести на солнце пузом!
Разлеглась на ложе Посейдона
всласть Европа — сутру знает четко11*,
но ни слова страсти — или стона:
что за радость — старая кокотка?
…Остывает остров, остывает —
как утюг, которым глажу брюки;
и лавчонки очи закрывают,
и рыбачьи хищницы-фелюки12*;
только из таверны гвалт и хохот
по горам разносится стократно,
да за стенкой у соседа грохот
им с женой ломаемой кровати.
Я лежу — как Вечный Жид, забредший
по наитью, по Святому Духу13*,
в этот рай, давно уже отцветший,
слышу — как комар всё ближе к уху…
Где-то спят ракеты и линкоры,
церкви спят, конторы, бары, рынки,
ну, а здесь — Европа пляжным хором
спит на древнегреческой перинке.
Словно на Луне я иль на Марсе…
Словно и не я пишу в тетради:
«А на тунике Европы — надпись:
Полюби меня, мой милый, сзади»…
в стопроцентном эллинском коттоне* —
вечер знойный вновь напоминает
о полярной, вечно мерзлой зоне…
В брючной паре — нет вальяжней тона
взбитых сливок — масть для ловеласа:
смотрит нежно эллинка-матрона —
старикан несется вдоль Парнаса**!
Или так: по Пáксосу*** с рассвета
с одиссеевой шныряет бородою
средь розовоперстового лета
старичок российского покроя.
Жаль, что нету пробкового шлема —
адидас-кепчонка на затылке,
впрочем, эта áнглийская тема —
не в чести у керкирской бутылки.
Всяким лордам здесь не слишком верят:
кто там спёр с акрополей статýи4*?
Веницейский зверь5* — не зря над дверью
ярый взор вперил на Геллеспонта струи:
что нам всякие там Чайльд Гарольды6*? —
плавал к бабе, но не к Бобелине7*…
Потонул, известно, в жажде воли,
подорвавшись на амурной мине8*…
Львиный лик — замшел, с подбитым глазом,
и британский выглядит не глаже9* —
у таверны с фреско-фиш10* соблазном
млеют бритты в кулинарном раже.
Правь, Британия, Ла Манша лужей —
пополам с мошенником-французом:
Божий мiр не зря отменно сужен —
знай себе, блести на солнце пузом!
Разлеглась на ложе Посейдона
всласть Европа — сутру знает четко11*,
но ни слова страсти — или стона:
что за радость — старая кокотка?
…Остывает остров, остывает —
как утюг, которым глажу брюки;
и лавчонки очи закрывают,
и рыбачьи хищницы-фелюки12*;
только из таверны гвалт и хохот
по горам разносится стократно,
да за стенкой у соседа грохот
им с женой ломаемой кровати.
Я лежу — как Вечный Жид, забредший
по наитью, по Святому Духу13*,
в этот рай, давно уже отцветший,
слышу — как комар всё ближе к уху…
Где-то спят ракеты и линкоры,
церкви спят, конторы, бары, рынки,
ну, а здесь — Европа пляжным хором
спит на древнегреческой перинке.
Словно на Луне я иль на Марсе…
Словно и не я пишу в тетради:
«А на тунике Европы — надпись:
Полюби меня, мой милый, сзади»…
2011, о. Ээя, Греция
* Сotton (англ.) — «хлопок»; шире — прославленная хлопковая ткань (Ред.).
** Парнас — «священная гора», «дом Аполлона» на западе Фокиды в Греции; у подножия его и поныне сохраняются руины капища дельфийской сивиллы, а также Кастальский ключ — «источник вдохновения поэтов».
*** Паксос, или Пакси — греческий остров Ионического архипелага.
4* Известно, что в свое время англичане вывезли немало статуй с Акрополя в Афинах.
5* «Веницейский зверь» — лев — герб Венеции, несколько веков владевшей греческими Ионическими островами, где во многих местах еще и поныне сохраняются скульптурные рельефы с изображениями крылатых львов.
6* Чайльд Гарольд — романтический герой поэмы лорда Дж. Г. Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда» (1812-1818).
7* Ласкарина Бобелина (1781-1925; точней — Бубулина) — героиня времен борьбы Греции с турками за независимость.
8* Как известно, Байрон, возжелав навестить свою возлюбленную, утонул, переплывая к ней пролив Геллеспонт.
9* Символом Великобритании, как и Венеции, тоже издавна являлся коронованный лев.
10* «Фреско-фиш» — свежая рыба.
11* Похоже – автором здесь упомянут известный древнеиндийский секс-трактат «кама-сутра» (Ред.)
12* Фелюка – греческая рыбачья лодка.
13* «Вечный Жид» — персонаж средневековой легенды, рассказывающей о том, как некий иерусалимский сапожник по имени Агасфер ударил Христа сапожной колодкой, когда Тот, идя на Распятие, остановился у его дома для краткого отдыха.
По легенде — Христос сказал ему: «Я — отдохну, но ты будешь ходить по земле до тех пор, пока я не приду снова». С этого времени Агасфер не может умереть и странствует по свету, не находя себе покоя.
** Парнас — «священная гора», «дом Аполлона» на западе Фокиды в Греции; у подножия его и поныне сохраняются руины капища дельфийской сивиллы, а также Кастальский ключ — «источник вдохновения поэтов».
*** Паксос, или Пакси — греческий остров Ионического архипелага.
4* Известно, что в свое время англичане вывезли немало статуй с Акрополя в Афинах.
5* «Веницейский зверь» — лев — герб Венеции, несколько веков владевшей греческими Ионическими островами, где во многих местах еще и поныне сохраняются скульптурные рельефы с изображениями крылатых львов.
6* Чайльд Гарольд — романтический герой поэмы лорда Дж. Г. Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда» (1812-1818).
7* Ласкарина Бобелина (1781-1925; точней — Бубулина) — героиня времен борьбы Греции с турками за независимость.
8* Как известно, Байрон, возжелав навестить свою возлюбленную, утонул, переплывая к ней пролив Геллеспонт.
9* Символом Великобритании, как и Венеции, тоже издавна являлся коронованный лев.
10* «Фреско-фиш» — свежая рыба.
11* Похоже – автором здесь упомянут известный древнеиндийский секс-трактат «кама-сутра» (Ред.)
12* Фелюка – греческая рыбачья лодка.
13* «Вечный Жид» — персонаж средневековой легенды, рассказывающей о том, как некий иерусалимский сапожник по имени Агасфер ударил Христа сапожной колодкой, когда Тот, идя на Распятие, остановился у его дома для краткого отдыха.
По легенде — Христос сказал ему: «Я — отдохну, но ты будешь ходить по земле до тех пор, пока я не приду снова». С этого времени Агасфер не может умереть и странствует по свету, не находя себе покоя.
6. СЧАСТЬЕ
…Это просто пляжик местный —
нету волн, песок-услада
да тропинки спуск прелестный
вдоль гостиничного сада…
Ни гадюк в оливах древних,
скорпионьей ли напасти:
путь от храмика в деревне
до таверны… это — счастье!
Путь — длиной лет эдак в триста —
я б спокойно здесь протопал,
тенью вечного туриста —
всё б взбирался на акрополь;
всё б смотрел непраздным оком
на сует земных извечность:
на пробежки крабов боком —
в их морскую бесконечность;
синь небес, навек уснувших,
чудной бабочки порханье.
óблака пузырь распухший,
жизни летней колыханье;
на игру рыбешки мелкой,
бирюзу воды портовой,
горизонт с ползущей стрелкой —
бригантиной двухмачтовой;
на холмы — в их сне полдневном,
на дрожащий жар — над ними…
Шел бы к горлинкам, к напевам
их «Пожалуйста»*, — и ныне
всё дышал бы небом истым,
слушал колокол далекий —
и святил бы Дух Пречистый
дней прекрасных подоплеки…
нету волн, песок-услада
да тропинки спуск прелестный
вдоль гостиничного сада…
Ни гадюк в оливах древних,
скорпионьей ли напасти:
путь от храмика в деревне
до таверны… это — счастье!
Путь — длиной лет эдак в триста —
я б спокойно здесь протопал,
тенью вечного туриста —
всё б взбирался на акрополь;
всё б смотрел непраздным оком
на сует земных извечность:
на пробежки крабов боком —
в их морскую бесконечность;
синь небес, навек уснувших,
чудной бабочки порханье.
óблака пузырь распухший,
жизни летней колыханье;
на игру рыбешки мелкой,
бирюзу воды портовой,
горизонт с ползущей стрелкой —
бригантиной двухмачтовой;
на холмы — в их сне полдневном,
на дрожащий жар — над ними…
Шел бы к горлинкам, к напевам
их «Пожалуйста»*, — и ныне
всё дышал бы небом истым,
слушал колокол далекий —
и святил бы Дух Пречистый
дней прекрасных подоплеки…
2011, Греция
* Как ни странно — именно это русское слово постоянно выговаривают островные греческие горлинки. Можете сами проверить…
«СТИХИ ИЗ ГЕРМАНИИ»
1. МУРАВЕЙ — ГУЛЛИВЕР
1. МУРАВЕЙ — ГУЛЛИВЕР
Вестфальский Рейн, скучнейший Дюссельдорф —
бессмыслица реки среди тоски портовой…
Зачем течет поток? Зачем привольно мертв —
торжественно влачась средь рощицы дубовой?
Где тех прирейнских «страж» —
властительный напор?*
И песен Лорелей томительные звуки?**
Бетонный тяжкий хлад: в ответ — плотин затвор
да жадных кранов ввысь взмывающие руки…
Летуньи-облака, и ласточки крыло,
и зарево зари — в слепом стекле отеля…
Зачем струится жизнь? И в небе так светло?
Когда здесь даже Рейн струится еле-еле…
Зачем вокруг кипит — земная суета,
и шутит всё глупей безмозглый мiр-затейник,
и всё безвластней — власть, и совесть — нечиста,
и копошится всласть — Европы муравейник?
Как новый Гулливер: ногой — на берег «А»,
на берег «Б» — другой: всё выше и всё шире!
Вздувает ветер-черт мне фалды сюртука,
но встречный ветер-бог уже бренчит на лире…
Знать, я не унесусь вдруг вырванным листком —
от века Божий дар в той книжке календарной:
когда услышу звон, покатится, как ком,
лукавый мой стишок — и всё же благодарный;
когда я подпою — средь сей беды земной,
стоянья средь тоски прирейнских лилипутов —
огромный муравей, над Рейном став — одной,
где Дюссельдорф — другой: средь вечности —
минутой…
бессмыслица реки среди тоски портовой…
Зачем течет поток? Зачем привольно мертв —
торжественно влачась средь рощицы дубовой?
Где тех прирейнских «страж» —
властительный напор?*
И песен Лорелей томительные звуки?**
Бетонный тяжкий хлад: в ответ — плотин затвор
да жадных кранов ввысь взмывающие руки…
Летуньи-облака, и ласточки крыло,
и зарево зари — в слепом стекле отеля…
Зачем струится жизнь? И в небе так светло?
Когда здесь даже Рейн струится еле-еле…
Зачем вокруг кипит — земная суета,
и шутит всё глупей безмозглый мiр-затейник,
и всё безвластней — власть, и совесть — нечиста,
и копошится всласть — Европы муравейник?
Как новый Гулливер: ногой — на берег «А»,
на берег «Б» — другой: всё выше и всё шире!
Вздувает ветер-черт мне фалды сюртука,
но встречный ветер-бог уже бренчит на лире…
Знать, я не унесусь вдруг вырванным листком —
от века Божий дар в той книжке календарной:
когда услышу звон, покатится, как ком,
лукавый мой стишок — и всё же благодарный;
когда я подпою — средь сей беды земной,
стоянья средь тоски прирейнских лилипутов —
огромный муравей, над Рейном став — одной,
где Дюссельдорф — другой: средь вечности —
минутой…
2011, Дюссельдорф — Москва
* Явная авторская аллюзия на тему известнейшей немецкой патриотической песни (полу-гимна Германии) «Стража на Рейне». (Ред.)
** Лорелея — легендарная «дева Рейна», русалка, героиня баллады Клеменса Брентано «На Рейне в Бахарахе» (1801 г.). В основе имени русалки лежит название скалы на восточном берегу Рейна. В балладе Брентано Лорелея заманивает прекрасным пением плывущих по реке — на береговые скалы, подобно сиренам из греческой мифологии.
** Лорелея — легендарная «дева Рейна», русалка, героиня баллады Клеменса Брентано «На Рейне в Бахарахе» (1801 г.). В основе имени русалки лежит название скалы на восточном берегу Рейна. В балладе Брентано Лорелея заманивает прекрасным пением плывущих по реке — на береговые скалы, подобно сиренам из греческой мифологии.
2. ВВЕЧЕРУ…
всё малиновей крыши и стёкла пылают мрачней
коль закатное солнце застряло средь шпилей собора
чтобы кельнская глыба его догорала привычно черней
и прискорбней напевов его погребального хора
на окрестной траве знать устал копошиться студент
над распашкой подружки пожалуй бездонной студентки
на углу в кабаке поджигает Европа абсент
в общем всё как всегда тот инстинкт основной элемент
тихий вечер собор и Христос и мужского борделя
клиентки
но покуда иной всё штудирует опусы Канта иль Кампф
за углом убирает хиджаб ввечеру философий гнилые
огрызки
и метла не окурки не свечек огарки не жизни –—
былой фимиам
выметает втихую Европы кровавые брызги…
коль закатное солнце застряло средь шпилей собора
чтобы кельнская глыба его догорала привычно черней
и прискорбней напевов его погребального хора
на окрестной траве знать устал копошиться студент
над распашкой подружки пожалуй бездонной студентки
на углу в кабаке поджигает Европа абсент
в общем всё как всегда тот инстинкт основной элемент
тихий вечер собор и Христос и мужского борделя
клиентки
но покуда иной всё штудирует опусы Канта иль Кампф
за углом убирает хиджаб ввечеру философий гнилые
огрызки
и метла не окурки не свечек огарки не жизни –—
былой фимиам
выметает втихую Европы кровавые брызги…
2011, Кёльн – Москва
3. ИНЫХ НЕБЕС ЗВЕЗДА
…Душа порой пугается собора —
когда — как Бог! — уж слишком он высок,
прекрасен слишком… И красот исток —
итог порой, увы, тщеславья и раздора…
(О, как за славою гонялись города,
князья и папы… Выше, выше!
И лишь цветные стекла — не слюда!
И чуть не в позолоте — даже крыши…)
Но что душе иной — сей царственный размах?
Лукавой роскоши житейские потуги?
Бег арок стрельчатых и гулких сводов дуги?
И горы серебра в святых колоколах?
Нет, ей дороже Бог! — всех прелестей вселенских,
блистательных тиар и грома райских труб, —
лишь Бог любви и слёз — чтоб средь рыданий женских
вмиг ожил Лазаря уже смердящий труп!
…Оставив мiр за храмовым порогом,
душа-смиренница чужда земных красот,
и ближе ей Господь в том образе убогом,
в котором умер Он (как и она — живёт),
быв Человеком — а не только Богом!
Её Христос — Иных Небес Звезда,
где суета — полёт всех этих сводов,
и роз готических, и огненных разводов —
их чудных отблесков на стенах… И когда
дымится солнца луч в таинственном просторе —
не Ветхий ли ещё здесь царствует Завет?
Где лишь порой вдруг выплывет на свет
челнок рыбачий в Галилейском море,
чтоб вскоре и растаять без следа,
без человечьей славы, — и тогда
стеклянных радуг средь, их блеском осиян, —
в тиши предгрозовой, томительно-недоброй,
с небес — увы, земных — свой рык громоподобный
обрушит вдруг торжественный орган!
когда — как Бог! — уж слишком он высок,
прекрасен слишком… И красот исток —
итог порой, увы, тщеславья и раздора…
(О, как за славою гонялись города,
князья и папы… Выше, выше!
И лишь цветные стекла — не слюда!
И чуть не в позолоте — даже крыши…)
Но что душе иной — сей царственный размах?
Лукавой роскоши житейские потуги?
Бег арок стрельчатых и гулких сводов дуги?
И горы серебра в святых колоколах?
Нет, ей дороже Бог! — всех прелестей вселенских,
блистательных тиар и грома райских труб, —
лишь Бог любви и слёз — чтоб средь рыданий женских
вмиг ожил Лазаря уже смердящий труп!
…Оставив мiр за храмовым порогом,
душа-смиренница чужда земных красот,
и ближе ей Господь в том образе убогом,
в котором умер Он (как и она — живёт),
быв Человеком — а не только Богом!
Её Христос — Иных Небес Звезда,
где суета — полёт всех этих сводов,
и роз готических, и огненных разводов —
их чудных отблесков на стенах… И когда
дымится солнца луч в таинственном просторе —
не Ветхий ли ещё здесь царствует Завет?
Где лишь порой вдруг выплывет на свет
челнок рыбачий в Галилейском море,
чтоб вскоре и растаять без следа,
без человечьей славы, — и тогда
стеклянных радуг средь, их блеском осиян, —
в тиши предгрозовой, томительно-недоброй,
с небес — увы, земных — свой рык громоподобный
обрушит вдруг торжественный орган!
2011, Кёльн — Москва
