мне крикнуть хочется аукнуть отзовись
на пальцы налипающая высь
цвет ночи застревает точно глаз
не в силах пропустить его сквозь слой
сетчатых нервов в кровеносный лаз
в хранилище реальности иной
ступени к небу снегом замело
обмазан кровью сытый рот божка
и как всегда мифическое зло
привычнее добра для языка
на вкус дерьмо но криками побед
охвачен горизонт и мутный жар
втекает сквозь тебя проклятый нерв
до эха отраженного в глазах
слепым быть чище если бы еще
быть и глухим какая лепота
отечество кровавое лицо
отводит от рекламного щита
и пахнет пылью пылью и тоской
обширное пространство пустоты
где ты прижался теплою щекой
к винтовочному ложу где бинты
еще лежат нетронуты врачом
где пули пребывают в полусне
где мы всегда как спросят ни при чем
не видели не слышали и не
желаем отвечать за ломкий быт
за красные ошметки на стене
за то что молох благостен и сыт
стараниями нашими вполне
он знает наши чаянья он прав
когда наш палец вдавливает спуск
мы жертвы добиваем чтобы страх
ту пулю не вернул в обратный путь
пусть гаснут звезды пусть сгустится тьма
наощупь стены черные влажны
на пальцы налипает вышина
как хорошо не видеть вышины

из ледяного пространства
из выщербленного угла
выползла как собака ньюфаундленд
с мохнатой мордой
черная полночь
на часах двенадцать удары скользят
маятником призывая на помощь
в шубку кутается новорожденный уродец
с красной звездочкой под лебединый балет
подымая лапки над скользкой дорогой
у которой в прошлом вихри побед
вкус солдатской каши кирзовое время
ложки оловянной скрежет о дно
кушай сказку слушай адское семя
про берлин полтаву бородино
ах достала сказочка комьями в горле
глина из которой добыли сюжет
дрыгает ногами маленький голем
хочет голем красного мяса
человеческого на обед
трется мордой черной как обувная щетка
о сапог хозяина
подвывает в такт
два горящих глаза сквозь облачность плотную
смотрят на пустой новогодний большак
ох ты сучий потрох
вырастешь скоро
будет тебе мясо сколько сожрешь
гладит твой хозяин черную шкуру
до чего хорош ты маленький вождь
шлепнет отвернется все как по нотам
скалясь как на смотре кинешься вслед
вот и миновала черная ночка
вот и наступает черный рассвет

на земле которая умерла
повторять забытые имена
повторять до горечи в скулах
перелистывать времена
ночь ваала и вельзевула
как копирка черна

над твоим эльсинором полночь
над моей петроградкой тьма
даже странно что ты еще помнишь
то что я забыла сама

о далекий как фрукт консервный
как муляж для школярских треб
пахнет гибельной крошкой серной
преломленный когда-то хлеб

может помнят его ладони
или губы что знали вкус
но надежды моей бездонней
неба с ночью дурной союз

здесь все прожитое — трава
все случившееся — слова
тьма которая неправа
разбирает нас на дрова
и высок и как нож остер
обжигающий нас костер

свет ударил как скрип скрипичный
рильке с гете и вся l'amour
для тебя обормот столичный
мир забавнейший каламбур
ты выходишь под месяц бледный
датский месяц страны коров
точно призрак небесной бездны
книжной бездны на сотню строф
эльсинора глухие стены
под музейную дрожь свечи
там за кадром всегда нетленны
слов бессмертных его лучи
о как сладко и как убого
повторять их из века в век
под торжественной медью слога
погребая веселый смех
что глядишь ты на месяц слепо
в облака чей безумен лет
под твоим эмигрантским небом
пусть их дворник чужой сметет
по стерильным твоим ландшафтам
точно в пензу порожняком
мне пожалуй приятней лахта
с грязью пляжами и песком
пусть ни будущего ни денег
ни надежды — а боль не в счет
ведь писал же ты сам евгений
помнишь? было? что все пройдет

заменим эмиграцией изгнанье
красивым словом времени распада
не этой тканью златотканной рванью
что увяданье стискивает взглядом
в твоем краю чей символ круглым сыром
втекает ночью в звездное собратство
как помнишь что евгения хранило?
судьба дурная с вкусом эмигрантства
а может проще — с ладанкой татьяна
с уланом ольга с плачем безымянка
студентка со шпаргалкой ночь с нирваной
строф галлюциногенная поганка?
а может горче — выпрыгнуть из щкурки
из почки из скорлупки из предела
чтоб limit этот не тянулся телом
страны как тестом из квашни как дуркой
всеобщего сознанья как удавкой
сверкай топор и гибель псевдоподий
приветствует перед меняльной лавкой
добытчик украшений славный родя
а ты личинкой под личиной плода
под кожурой с приятной восковиной
под датским небом скучным как седины
с зевотой подобающей для сплина
я здесь гляжу как гаснут на закате
сначала сверху стекла после снизу
и влажной чернотой стирает платье
и руки и лицо когда за бризом
приходит шквал и вот лежит пустыня
и в ней ты не пророк не небожитель
родной земли безумная обитель
которой имя мрачно — что ей имя?
что толку в именах? они прощанье
у этой жизни путь сентиментален
что помню вас в пыли ночных развалин
я пальцем вывожу свое посланье
на мертвом камне…

день розовый чешет спинку
поросячьей рожицей щурясь
на поминки так на поминки
по шуршащему щебню улиц
между сдвоенными тротуарами
между спиленными стволами
в одиночестве или парами
с санитарами и докторами
в книгу вечности записанные
мелким почерком фармацевта
из реальности в бред запихнутые
нумерованные как рецепты
беззащитные и бездомные
только смотрят глаза бездонные
как по местности без конвоя
ходят граждане за стеною
на поминки на именины
на рождения на крестины
на гуляния и на пьянки
ходят граждане на гражданке
лето осень весна зима
только тут как всегда тюрьма
одинаковы одиноки
бывший прапор и бывший зэк
солнца розового потеки
навевают тоску на всех
и уставившись сквозь решетку
смотрит узник на парк и пруд
где свободные люди водку
как положено в праздник жрут

по тебе финнеган поминки
день оплакивания длинный
два аб ово в одной ширинке
черной проткнутые иголкой
по тебе комментарий к джойсу
чтоб не слишком умничал чтива
пожиратель и сверяясь с босхом
запер сам себя под замок
а потом не конец амок
и усталая санитарка
с деревенским лицом
и товарищи по палате отливающие фингалами
черно-розовыми и белесыми
день твой празднуя
финнеган

смотреть на ржавые полоски солнца
вкус плесневелого хлеба здравствуй освенцим речи
ты почему-то идеализировавший сольвейг
так и остался под солнцем а не в морозном дне
где выдыхая слова выдыхаешь слезы
и замерзает ненужная влага моя на твоей щеке
все это грустно все это лучше утюжить прозой
не для печати не для людей в несуществующем дневнике
снег был пушист
он стекал он струился с неба
он покрывал пеленой глину людей тебя
падал не тая белый стерильный нежный
губы твердившие мне о сольвейг
белели в его пуху

я пятками притаптываю снег
сильнее и сильнее
по кругу и по кругу
сильнее и сильнее
как будто можно протоптать дыру
к прозрачным небесам венецианским
где карнавал кружится как волчок
где гондольеры на своих гондолах
где мир такой свободный и веселый
что точно крик ты сдерживаешь вдох
под серым небом точно скоморох
с глазами горе в горечи эпох
я замечаю ржавый вкус пространства
и черным дерева нанесены
пером на мозаику снежных пятен
и выдох хвори вязок и невнятен
как будто все мы здесь обречены
стабильность понимать как постоянство
одних и тех же линий или слов
и хочется пробить дыру насквозь

лавровым листом не лавровым кустом не лавровым венком приправой для супа
был тот год обозначен где свистком где кнутом спрячем лица улыбнемся сухо
жесткий ветер начала морских декабрей
на моторке пристывшей к очумелому брегу
пять сардинок для вас котофей
чтобы вас пригласить к обеду
вязнут ноги почти по колено в пуху или чем-то подобном сухом и колючем
я оставлю вам эту отраву я как на духу
сообщаю вы мой немыслимый случай
вы откуда явились с каких там небес
слишком белый чтоб быть урожденным под сводом
этих позднепетровских построек где лес
так и прочитывается за каждым словом
вы так снежно так нежно так вальяжно тихи
что я думаю вы или кот или призрак
приходящий нас взять от друзей за грехи
или просто в веселый круизик на тризну
может вы точно ангел вы так же легки
ваши красные пятки укрыты надежно
рыбку кушайте я почитаю стихи
вы послушайте кот
вам ведь это несложно