ДИТЯ ВОЙНЫ
О БАБУШКЕ ЛУКЕРЬЕ
Светлой её памяти
Помню правду
О нашей бабушке,
Как она горевала без дедушки,
Как она напевала баюшки,
Сказку сказывала о хлебушке.
Как она мне
В консервной баночке
Суп варила отдельно —
Со шкварочкой…
Помню пепел военных пожарищ,
Нестерпимую голода муку,
Как бабуля последний сухарик
Сберегала для малого внука.
Помню, как мы искали пристанища,
Выбиваясь в изгнанье из силы,
Как мы боль, вспоминая пожарища,
Годы долгие в сердце носили.
…На чужбине в войну схоронили
Мою бабушку, тифом убитую.
Как спросить у отца на могиле,
Про могилку, сыночком забытую?..
О нашей бабушке,
Как она горевала без дедушки,
Как она напевала баюшки,
Сказку сказывала о хлебушке.
Как она мне
В консервной баночке
Суп варила отдельно —
Со шкварочкой…
Помню пепел военных пожарищ,
Нестерпимую голода муку,
Как бабуля последний сухарик
Сберегала для малого внука.
Помню, как мы искали пристанища,
Выбиваясь в изгнанье из силы,
Как мы боль, вспоминая пожарища,
Годы долгие в сердце носили.
…На чужбине в войну схоронили
Мою бабушку, тифом убитую.
Как спросить у отца на могиле,
Про могилку, сыночком забытую?..
1973г., г.Бобруйск
РАСПЛАТА
«Овчаркой» не была. Нет!
И доносов не слала.
Ей хлеба хотелось,
Потом захотелось и сала…
К ней в гости пришёл он —
Солдат чужестранной породы,
Из русского хлеба и сала
На стол положил бутерброды…
Ах, женское сердце! —
Себе прогрешенья прощало.
«От фрица мальчонка…».
А в чём провинился ребёнок —
Несчастная мама не знала.
Досаду на нём вымещала:
Хватала, швыряла,
Что под руку ей попадало…
…Живёт в моём сердце сквозь годы
Ребёнка невинного вой.
Был мир на земле —
А в сердцах
Продолжался бессмысленный бой!..
И доносов не слала.
Ей хлеба хотелось,
Потом захотелось и сала…
К ней в гости пришёл он —
Солдат чужестранной породы,
Из русского хлеба и сала
На стол положил бутерброды…
Ах, женское сердце! —
Себе прогрешенья прощало.
«От фрица мальчонка…».
А в чём провинился ребёнок —
Несчастная мама не знала.
Досаду на нём вымещала:
Хватала, швыряла,
Что под руку ей попадало…
…Живёт в моём сердце сквозь годы
Ребёнка невинного вой.
Был мир на земле —
А в сердцах
Продолжался бессмысленный бой!..
1973 г.
ДЕТСКАЯ ПРИСКАЗКА
Памяти
Ирины Ивановны Жуковой
Ирины Ивановны Жуковой
Красную капельку мира живого —
Божью коровку — чуть слышит рука...
«Божья коровка, дай мне парного
Кружку коровьего молока!
Божья коровка, слетай на небо,
Может, дадут там кусочек хлеба».
...Помнится поле, где розовый клевер
Мы собирали с ватагой ребят:
Клевер сушили.
Добавкою в хлебе
Был он во время военных блокад.
Помню — росяный, землистого цвета:
Дежка травы и щепоткой мука…
Как нам хотелось в голодное лето
Хлеб подсластить тот глотком молока!
Божья коровка, дай мне парного
Кружку коровьего молока…
Капелька красная В небо летела,
Нас забывая — наивных таких…
Слышал, как девочка песенку пела,
Божью коровку пуская с руки.
Я, улыбаясь букашке неловкой,
Будто мальчишка тех горестных лет,
Присказку детскую божьей коровке
Словно наказ, посылаю вослед:
«Божья коровка, лети на небо —
Не приноси нам военного хлеба...»
Божью коровку — чуть слышит рука...
«Божья коровка, дай мне парного
Кружку коровьего молока!
Божья коровка, слетай на небо,
Может, дадут там кусочек хлеба».
...Помнится поле, где розовый клевер
Мы собирали с ватагой ребят:
Клевер сушили.
Добавкою в хлебе
Был он во время военных блокад.
Помню — росяный, землистого цвета:
Дежка травы и щепоткой мука…
Как нам хотелось в голодное лето
Хлеб подсластить тот глотком молока!
Божья коровка, дай мне парного
Кружку коровьего молока…
Капелька красная В небо летела,
Нас забывая — наивных таких…
Слышал, как девочка песенку пела,
Божью коровку пуская с руки.
Я, улыбаясь букашке неловкой,
Будто мальчишка тех горестных лет,
Присказку детскую божьей коровке
Словно наказ, посылаю вослед:
«Божья коровка, лети на небо —
Не приноси нам военного хлеба...»
1974 г.
__________
Ирина Ивановна Жукова — мать Людмилы Валентиновны Фадеевой — жены поэта.
Ирина Ивановна Жукова — мать Людмилы Валентиновны Фадеевой — жены поэта.
ДИТЯ ВОЙНЫ
«Мы — дети страшных лет России
Забыть не в силах ничего».
А. Блок
Забыть не в силах ничего».
А. Блок
Со скорбью военное детство
Я вспоминаю —
Отец наш был на фронте.
Ох, жилось несладко без него.
Едва концы с концами мы сводили
И часто очень голодали.
От посторонних глаз — тайком —
Мама помогала партизанам.
Услужливость кого-то из сельчан
Шепнула о семье врагам.
Однажды ворвалась в наш дом
Орава дикая — фашистской сатаны.
И с хохотом, и факелом в руках
Наш дом спалили изуверы.
Но мы успели спрятаться в лесу.
Пришлось скрываться у партизан в землянке.
Стояла осень. Соседка наша
Пустила нас в свой, уцелевший от пожара, дом.
И вновь беда: карателей отряд
Спалил родную всю деревню.
А жителей — изгнанников толпу,
Загнали, как скот, в телятники
И повезли — на смерть всех на чужбину.
Изгнанникам — несчастным повезло —
Случайно или по чьей-то доброй воле —
Оказались на белорусской мы земле.
Опухшие от голода, в лохмотьях, лишаях,
Ища себе пристанище,
С котомкой — «побирушкой» на плече
Мы видели одни лишь пепелища —
(И на родной Смоленщине такие),
Где вместо школ и хат — РУИНЫ —
Да трубы чёрные печные…
Много горя пришлось
На чужбине изведать —
В голод, холод,
Скорбя о тяжёлых потерях —
Слёзных спутниках лютой войны —
Выживать научились мы:
За ночлег, еду, одежду
Мне — восьмилетнему мальцу —
Пришлось стать батраком…
…На чужбине
Глубока по родимой земле печаль,
И тоска по угранской сторонке.
Поцеловать мечтаю
Горсть земли родной Смоленщины
И искупаться в водах красавицы Угры...
...Мы едины с Родиной нашей великой —
С нею связаны общей нелегкой судьбой.
Я вспоминаю —
Отец наш был на фронте.
Ох, жилось несладко без него.
Едва концы с концами мы сводили
И часто очень голодали.
От посторонних глаз — тайком —
Мама помогала партизанам.
Услужливость кого-то из сельчан
Шепнула о семье врагам.
Однажды ворвалась в наш дом
Орава дикая — фашистской сатаны.
И с хохотом, и факелом в руках
Наш дом спалили изуверы.
Но мы успели спрятаться в лесу.
Пришлось скрываться у партизан в землянке.
Стояла осень. Соседка наша
Пустила нас в свой, уцелевший от пожара, дом.
И вновь беда: карателей отряд
Спалил родную всю деревню.
А жителей — изгнанников толпу,
Загнали, как скот, в телятники
И повезли — на смерть всех на чужбину.
Изгнанникам — несчастным повезло —
Случайно или по чьей-то доброй воле —
Оказались на белорусской мы земле.
Опухшие от голода, в лохмотьях, лишаях,
Ища себе пристанище,
С котомкой — «побирушкой» на плече
Мы видели одни лишь пепелища —
(И на родной Смоленщине такие),
Где вместо школ и хат — РУИНЫ —
Да трубы чёрные печные…
Много горя пришлось
На чужбине изведать —
В голод, холод,
Скорбя о тяжёлых потерях —
Слёзных спутниках лютой войны —
Выживать научились мы:
За ночлег, еду, одежду
Мне — восьмилетнему мальцу —
Пришлось стать батраком…
…На чужбине
Глубока по родимой земле печаль,
И тоска по угранской сторонке.
Поцеловать мечтаю
Горсть земли родной Смоленщины
И искупаться в водах красавицы Угры...
...Мы едины с Родиной нашей великой —
С нею связаны общей нелегкой судьбой.
1972–1974 гг.
г. г. Минск — Бобруйск
г. г. Минск — Бобруйск
__________
Стихотворение обнаружено в одной из папок поэта в 2017 году.
Печатается впервые.
Стихотворение обнаружено в одной из папок поэта в 2017 году.
Печатается впервые.
РУССКАЯ ПЕЧЬ
Изба сгорела… Пол в чулане
Зимой — как лёд. И мы дрожим…
Мать позвала вдовца Ивана,
Чтоб печку русскую сложил.
Я помню: рослый, бородатый
Улыбчивый Иван Ильич
Рукой широкой, как лопатой,
Берёт играючи кирпич…
И вот увенчана работа
Над крышей розовой трубой,
Проверил вьюшку,
Ровность пода
Несуетливою рукой.
И будто солнце в окна стало, —
И в нашей маленькой избе
Под сводом пламя заплясало,
Взгудела тяга по трубе.
…Уж сколько лет живу на свете,
А сердцем помню старика:
Ту печь, подаренную детям,
Сложила добрая рука.
Зимой — как лёд. И мы дрожим…
Мать позвала вдовца Ивана,
Чтоб печку русскую сложил.
Я помню: рослый, бородатый
Улыбчивый Иван Ильич
Рукой широкой, как лопатой,
Берёт играючи кирпич…
И вот увенчана работа
Над крышей розовой трубой,
Проверил вьюшку,
Ровность пода
Несуетливою рукой.
И будто солнце в окна стало, —
И в нашей маленькой избе
Под сводом пламя заплясало,
Взгудела тяга по трубе.
…Уж сколько лет живу на свете,
А сердцем помню старика:
Ту печь, подаренную детям,
Сложила добрая рука.
1974 г.
ХУТОРСКОЙ ПАСТУШОК
Моим землякам и сверстникам
Я в восемь лет был отдан в пастушки —
На хутор, что от родины вдали.
Судьбе спасибо: меньше стало едаком
В большой семье, живущей на чужбине...
Мне тяжело, страдаю от насмешек
Над бедным, беззащитным пастушком,
Но я учусь терпенью...
Батрачество мне помнится и ныне —
Я не забыл за лесом хуторок
И взгляд хозяйки исподлобья.
Ребёнок чует чёрствые сердца —
Спросить бы их,
А в том вина моя,
За то, что мальчика — невинного мальца —
Фашисты с родины угнали.
...И хуторок тот в чём-то прав:
Когда изгнанникам не доверяет,
А жизнь, законы растоптав,
Чинит расправы с хваткой хищной зверя.
На хутор, что от родины вдали.
Судьбе спасибо: меньше стало едаком
В большой семье, живущей на чужбине...
Мне тяжело, страдаю от насмешек
Над бедным, беззащитным пастушком,
Но я учусь терпенью...
Батрачество мне помнится и ныне —
Я не забыл за лесом хуторок
И взгляд хозяйки исподлобья.
Ребёнок чует чёрствые сердца —
Спросить бы их,
А в том вина моя,
За то, что мальчика — невинного мальца —
Фашисты с родины угнали.
...И хуторок тот в чём-то прав:
Когда изгнанникам не доверяет,
А жизнь, законы растоптав,
Чинит расправы с хваткой хищной зверя.
1975 г., г. Бобруйск, Белоруссия
__________
Стихотворение обнаружено в рабочей папке в 2017 году.
Стихотворение обнаружено в рабочей папке в 2017 году.
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
Луг — мои печали и забавы —
Низкий берег, сонная река…
Пастушок я.
Рвёт моя бурёнка травы
Гибкою ладошкой языка.
Через годы мне отрадно вспомнить,
Как дышалось зорями легко,
Как звенели струйки о подойник,
Пенилось парное молоко…
Над рекой белёсые барашки
Пляшут по веленью ветерка —
То ли в них запутались ромашки,
То ли сдуло пену с молока.
Низкий берег, сонная река…
Пастушок я.
Рвёт моя бурёнка травы
Гибкою ладошкой языка.
Через годы мне отрадно вспомнить,
Как дышалось зорями легко,
Как звенели струйки о подойник,
Пенилось парное молоко…
Над рекой белёсые барашки
Пляшут по веленью ветерка —
То ли в них запутались ромашки,
То ли сдуло пену с молока.
1980 г.
КОТЁНОК
Бой за нашу деревню вели партизаны:
Окружали фашисты,
Дома поливая свинцом.
Мы в подполье сидели,
Под личной моею охраной —
Годовалый котёнок
Мордашкой мне тыкал в лицо.
Чуял я, как от страха сердечко его трепыхалось...
Я котёнку шептал:
«Постреляют — уйдут... Не боись!»
Я себя мнил защитником —
Видно, на этом держались
И отвага моя,
И лучшие чувства мои.
Я котёнка берёг,
Он же выпрыгнул вдруг, как пружина,
И по лесенке старой ершистым комочком взлетел,
Рядом с нашею хатой рванула немецкая мина,
И от резкого звука котёнок на миг ошалел.
Я метнулся за ним,
Чтоб спасти от беды несмышлёну
Онемели все разом,
Кто в доме — в подполье сидел,
Воздух пули сверлили
И рвали осколком калёным,
И никто из подполья
Наружу подняться не смел.
Я увидел котёнка,
Застывшего серым комочком,
Кровь стекала на лавку
Из раны смертельной его.
Ну а рядом летала
И ставила страшные точки,
Убивала живое та злобная сила врагов...
Первый раз моё сердце заныло
От встречи с бедою,
Первый раз не почувствовал боли
От бабкиной твёрдой руки...
Что же было со мной?
Что просилось наружу такое,
Что я плакал навзрыд,
Не по-детски сжимал кулачки?..
Окружали фашисты,
Дома поливая свинцом.
Мы в подполье сидели,
Под личной моею охраной —
Годовалый котёнок
Мордашкой мне тыкал в лицо.
Чуял я, как от страха сердечко его трепыхалось...
Я котёнку шептал:
«Постреляют — уйдут... Не боись!»
Я себя мнил защитником —
Видно, на этом держались
И отвага моя,
И лучшие чувства мои.
Я котёнка берёг,
Он же выпрыгнул вдруг, как пружина,
И по лесенке старой ершистым комочком взлетел,
Рядом с нашею хатой рванула немецкая мина,
И от резкого звука котёнок на миг ошалел.
Я метнулся за ним,
Чтоб спасти от беды несмышлёну
Онемели все разом,
Кто в доме — в подполье сидел,
Воздух пули сверлили
И рвали осколком калёным,
И никто из подполья
Наружу подняться не смел.
Я увидел котёнка,
Застывшего серым комочком,
Кровь стекала на лавку
Из раны смертельной его.
Ну а рядом летала
И ставила страшные точки,
Убивала живое та злобная сила врагов...
Первый раз моё сердце заныло
От встречи с бедою,
Первый раз не почувствовал боли
От бабкиной твёрдой руки...
Что же было со мной?
Что просилось наружу такое,
Что я плакал навзрыд,
Не по-детски сжимал кулачки?..
1986 г.
МАЛЬЧИШКИ ВОЙНЫ
Я тоже помечен войною,
Я рядышком с бедами рос...
Соседский мальчишка с собою
Из леса коробку принёс.
Находка — известное дело:
А что там внутри? — посмотреть!
Таясь, в ней гадюкой сидела
Железом прикрытая смерть.
...Ударил он камнем коробку,
Ещё размахнулся — и вдруг
Мальчишку швырнуло, как пробку,
На маем расцвеченный луг.
В землянке — больничной палате,
Не приняв сознаньем беду:
— Отдайте мне руки, отдайте! —
Просил он кого-то в бреду...
Осталась мольба без ответа...
Я знаю в метро переход,
Куда мой ровесник-калека
Просить подаянье идёт.
Не каждый советский Маресьев
Обласкан парткомами был:
Мне помнятся грустные песни
Бродячей вагонной судьбы.
Я слышу, как звякают в шапке Монетки...
И нищий седой
Под взглядом чиновников штатных
С нештатной проходит бедой...
Я рядышком с бедами рос...
Соседский мальчишка с собою
Из леса коробку принёс.
Находка — известное дело:
А что там внутри? — посмотреть!
Таясь, в ней гадюкой сидела
Железом прикрытая смерть.
...Ударил он камнем коробку,
Ещё размахнулся — и вдруг
Мальчишку швырнуло, как пробку,
На маем расцвеченный луг.
В землянке — больничной палате,
Не приняв сознаньем беду:
— Отдайте мне руки, отдайте! —
Просил он кого-то в бреду...
Осталась мольба без ответа...
Я знаю в метро переход,
Куда мой ровесник-калека
Просить подаянье идёт.
Не каждый советский Маресьев
Обласкан парткомами был:
Мне помнятся грустные песни
Бродячей вагонной судьбы.
Я слышу, как звякают в шапке Монетки...
И нищий седой
Под взглядом чиновников штатных
С нештатной проходит бедой...
1993 г.
СОБЕСЕДНИК ПАСТУШКА
Детям, угнанным фашистами на чужбину
«Батрачок! Пастушок!» —
Зааукает детство, —
С ним на встречу спешу,
С ним я что-то ищу.
Будто здесь
Обжитое заботами место, —
Не по сердцу,
А работа не по плечу…
Вспоминаю не раз:
Вот, проснувшись с рассветом,
Гонит стадо
Озябший босой пастушок.
И тогда не заметил,
Что выронил где-то
Из орешины срезанный
Свой посошок...
Я на нём наносил
Перочинным отметины, —
Дни считая до срока:
Вот мама придёт
И меня — восьмилетку
В сермяжных штанишках, —
Навсегда из неволи домой уведёт…
Я мечтал оседлать
Краснозвёздную птицу,
За штурвалом
Представляя себя…
Я был счастлив, когда мне
Нежданно приснится
Деревенька в лесу,
Где родная изба…
Где дымилась парком
На загнетке похлёбка,
Где в окошко восход
Прилетал снегирём…
Там однажды фашист
Со звездою пилотку
Сбил с моей головы,
И я рухнул кулём…
Посошок, посошок —
Верный друг-собеседник!
Мне не сделать зарубок,
Присев на меже…
А зарубки твои, посошок,
Непростые
Меня к радости новой
Вчера привели.
Посошок, посошок —
Пастушка собеседник!
Я за долгие годы тебя не забыл.
Ты со мною всегда —
Неотлучный свидетель
Всех сединок моих —
Как отметин судьбы.
Посошок, посошок —
Верный друг — собеседник!
Ты меня за утерю,
Наверно, простил:
Коль воскрес, как пастушья забытая песня,
Как без слов прозвучавший печальный мотив.
Зааукает детство, —
С ним на встречу спешу,
С ним я что-то ищу.
Будто здесь
Обжитое заботами место, —
Не по сердцу,
А работа не по плечу…
Вспоминаю не раз:
Вот, проснувшись с рассветом,
Гонит стадо
Озябший босой пастушок.
И тогда не заметил,
Что выронил где-то
Из орешины срезанный
Свой посошок...
Я на нём наносил
Перочинным отметины, —
Дни считая до срока:
Вот мама придёт
И меня — восьмилетку
В сермяжных штанишках, —
Навсегда из неволи домой уведёт…
Я мечтал оседлать
Краснозвёздную птицу,
За штурвалом
Представляя себя…
Я был счастлив, когда мне
Нежданно приснится
Деревенька в лесу,
Где родная изба…
Где дымилась парком
На загнетке похлёбка,
Где в окошко восход
Прилетал снегирём…
Там однажды фашист
Со звездою пилотку
Сбил с моей головы,
И я рухнул кулём…
Посошок, посошок —
Верный друг-собеседник!
Мне не сделать зарубок,
Присев на меже…
А зарубки твои, посошок,
Непростые
Меня к радости новой
Вчера привели.
Посошок, посошок —
Пастушка собеседник!
Я за долгие годы тебя не забыл.
Ты со мною всегда —
Неотлучный свидетель
Всех сединок моих —
Как отметин судьбы.
Посошок, посошок —
Верный друг — собеседник!
Ты меня за утерю,
Наверно, простил:
Коль воскрес, как пастушья забытая песня,
Как без слов прозвучавший печальный мотив.
1997 г.
МОИ ПЕРВЫЕ ВАГОНЫ
Детям, угнанным фашистами па чужбину
Эти первые в жизни вагоны
На скитальческой детской версте...
Мне запомнились те перегоны:
Свет — не окон в купе застеклённых —
Вижу прорези на высоте.
Те вагоны зовут «скотовозами».
Нас, измученных смертными грозами,
Увозили в неволю враги.
На скитальческой детской версте...
Мне запомнились те перегоны:
Свет — не окон в купе застеклённых —
Вижу прорези на высоте.
Те вагоны зовут «скотовозами».
Нас, измученных смертными грозами,
Увозили в неволю враги.
2002 г.
КОЛЯ РЫЖИЙ
Мальчик Коля шустрым был на лыжах,
Ловко бил лаптою по мячу...
Мы его в деревне звали Рыжим
За огнистый — цвета меди — чуб.
С Колей мы ходили за малиной,
Подружились быстро и легко.
Колин папа был убит на финской, —
Ох, как голодали без него...
Пиджачок, рубашка — всё в заплатках:
Той поры смоленское село
С нивою колхозной небогатой
К обнищанью полному пришло…
Смерть у нас без дела не скучала...
Вскоре в деревеньке за Угрой
Шалая с войною повстречалась,
Со своею кровною сестрой.
...Мальчики войны взрослели рано.
Коля, как узнали мы потом,
Убежал с винтовкой к партизанам,
Хоть не выше был винтовки той.
Мстя за смерть товарищей и брата,
Он однажды в вылазке ночной
Подорвал немецкий штаб гранатой,
Но погиб мальчишка, как герой…
Он лежал исколот, изрешечен
Пулями эсэсовских громил.
Чуб его, как заревом помеченный,
Ветерок, прощаясь, шевелил...
Плакал я по Коле, как по брату:
Рыжим чуб, пришёл твой горький срок…
Я тайком от мамы взял лопату,
Посадил у холмика дубок.
И когда среди берёз и сосен
Вижу я ветвистый старый дуб
В шапке, что ему одела осень, —
Вспоминаю Колин рыжий чуб.
Ловко бил лаптою по мячу...
Мы его в деревне звали Рыжим
За огнистый — цвета меди — чуб.
С Колей мы ходили за малиной,
Подружились быстро и легко.
Колин папа был убит на финской, —
Ох, как голодали без него...
Пиджачок, рубашка — всё в заплатках:
Той поры смоленское село
С нивою колхозной небогатой
К обнищанью полному пришло…
Смерть у нас без дела не скучала...
Вскоре в деревеньке за Угрой
Шалая с войною повстречалась,
Со своею кровною сестрой.
...Мальчики войны взрослели рано.
Коля, как узнали мы потом,
Убежал с винтовкой к партизанам,
Хоть не выше был винтовки той.
Мстя за смерть товарищей и брата,
Он однажды в вылазке ночной
Подорвал немецкий штаб гранатой,
Но погиб мальчишка, как герой…
Он лежал исколот, изрешечен
Пулями эсэсовских громил.
Чуб его, как заревом помеченный,
Ветерок, прощаясь, шевелил...
Плакал я по Коле, как по брату:
Рыжим чуб, пришёл твой горький срок…
Я тайком от мамы взял лопату,
Посадил у холмика дубок.
И когда среди берёз и сосен
Вижу я ветвистый старый дуб
В шапке, что ему одела осень, —
Вспоминаю Колин рыжий чуб.
2003 г.
ШАГИ. ШАГИ. ШАГИ
Моим землякам
Я сделал первый шаг
В избушке деревенской,
Затерянной в лесах
Земли моей Смоленской.
Здесь слышал звук шагов
Над вымершей деревней
Откормленных врагов,
Исчезнувших, как тени…
Но мамины шаги
И бабушки Лукерьи
Отличны от других,
Услышанных за дверью.
Мне шарк босой ноги
По льдяной половице
Сквозь зимний вой пурги
Порой в ознобе снится.
Шаги моей родни,
Шаги сестры и брата,
И первые мои —
Пускай не помнит хата —
Давно она в огне
Погублена войною:
Живёт она во мне
Всей памятью земною,
Живёт, как имена
Родных живут со мною.
Оттсюда сделал шаг
Отец для битвы грозной,
И он приблизил миг
Победы многослёзной.
Шаги, шаги, шаги —
Звучат в сыновнем сердце
Родных и дорогих,
Не пощажённых смертью.
Мне Родину свою
Шагами не измерить,
Но я не устаю
Ходить по ней и верить,
Шагать и верить в то,
Что вопреки ненастьям
Великий мой народ
Придёт шагами к счастью.
В избушке деревенской,
Затерянной в лесах
Земли моей Смоленской.
Здесь слышал звук шагов
Над вымершей деревней
Откормленных врагов,
Исчезнувших, как тени…
Но мамины шаги
И бабушки Лукерьи
Отличны от других,
Услышанных за дверью.
Мне шарк босой ноги
По льдяной половице
Сквозь зимний вой пурги
Порой в ознобе снится.
Шаги моей родни,
Шаги сестры и брата,
И первые мои —
Пускай не помнит хата —
Давно она в огне
Погублена войною:
Живёт она во мне
Всей памятью земною,
Живёт, как имена
Родных живут со мною.
Оттсюда сделал шаг
Отец для битвы грозной,
И он приблизил миг
Победы многослёзной.
Шаги, шаги, шаги —
Звучат в сыновнем сердце
Родных и дорогих,
Не пощажённых смертью.
Мне Родину свою
Шагами не измерить,
Но я не устаю
Ходить по ней и верить,
Шагать и верить в то,
Что вопреки ненастьям
Великий мой народ
Придёт шагами к счастью.
2004 г.
__________
Стихотворение обнаружено в рабочей папке в 2014 году.
Стихотворение обнаружено в рабочей папке в 2014 году.
ПАМЯТЬ
Русским Хатыням
Ночью проснулся: старая рана
Болью пронзила, все тело — насквозь…
…Мальчик глядел, как чудище жрало
Хату родную, где славно жилось.
Огненный зверь был к разбоям приучен,
Как и фашист: сожаления нет...
Плакали все мы, слёзы горючие
Капали болью в сугробистый снег.
Зверя дыхание — жаркие волны —
Наотмашь... Наотмашь... Шаталась душа…
Вынести можно боли той сколько —
Боли, с которой так тяжко дышать?!
…Зимы далёки те, снег их растаял.
Всех поджигателей кара нашла...
Память вне времени кадры оставила —
К ним за руку водит того малыша...
Болью пронзила, все тело — насквозь…
…Мальчик глядел, как чудище жрало
Хату родную, где славно жилось.
Огненный зверь был к разбоям приучен,
Как и фашист: сожаления нет...
Плакали все мы, слёзы горючие
Капали болью в сугробистый снег.
Зверя дыхание — жаркие волны —
Наотмашь... Наотмашь... Шаталась душа…
Вынести можно боли той сколько —
Боли, с которой так тяжко дышать?!
…Зимы далёки те, снег их растаял.
Всех поджигателей кара нашла...
Память вне времени кадры оставила —
К ним за руку водит того малыша...
2006 г.
БУДЁНОВКА
Земляку В. Мушенкову
Рубаки в шлемах краснозвёздных.
В тачанку влитый пулемёт...
Живут в моих далёких вёснах —
И нескончаем их полёт.
...На пустыре с чертополохом
На деревянном скакуне
Полки «деникинцев» без промаха
Рубил с плеча, как на войне.
А перед самою войною
Мой дядя Прохор — командир —
Мне шлем с малиновой звездою,
Приехав в отпуск, подарил.
И с той же детскою наивностью,
Вообразив себя бойцом,
Я показал звезды малиновость
Фашистам, выйдя на крыльцо!
Под окрик злобный лапой сильною
Был сорван шлем, пробит штыком…
И боль, и горечь подзатыльника —
Уж сколько лет — как давкий ком.
Истлели кости силы вражеской,
И не довлеет страха жуть.
Но отчего порой мне кажется,
Что я — в будёновке хожу?..
В тачанку влитый пулемёт...
Живут в моих далёких вёснах —
И нескончаем их полёт.
...На пустыре с чертополохом
На деревянном скакуне
Полки «деникинцев» без промаха
Рубил с плеча, как на войне.
А перед самою войною
Мой дядя Прохор — командир —
Мне шлем с малиновой звездою,
Приехав в отпуск, подарил.
И с той же детскою наивностью,
Вообразив себя бойцом,
Я показал звезды малиновость
Фашистам, выйдя на крыльцо!
Под окрик злобный лапой сильною
Был сорван шлем, пробит штыком…
И боль, и горечь подзатыльника —
Уж сколько лет — как давкий ком.
Истлели кости силы вражеской,
И не довлеет страха жуть.
Но отчего порой мне кажется,
Что я — в будёновке хожу?..
2007 г.
НЕ УГАСАЙ
Военная зима Смоленщины пленённой:
Остыла за ночь печь, и я на ней продрог...
Под ворохом старья я слышу в полудрёме,
Как мама утром рано выходит за порог...
В руке у мамы — крынка: пустая и без ушка —
Она уже давненько не пахнет молоком.
Нет спичек — не беда: щербатая старушка
К соседке ходит с мамой за горсткой угольков.
Вот шарканье шагов доносится с закутья,
Встречаясь, балагурит лучина с огоньком,
И лижет огонёк берестяной лоскутик —
И сразу в хате пахнет дровами и дымком.
Нагрелись кирпичины, и я приободрился:
Мороз январский мне не страшен за окном...
Та крынка, помню я, не раз зимою снилась —
Не с углями, — наполнена пахучим молоком.
Я сед, но огонёк, из углей вздутый мамой,
С годами не погас, ношу его в крови,
И лечит он теплом мои сквозные раны,
И я ему шепчу: «Не угасай, живи!»
Остыла за ночь печь, и я на ней продрог...
Под ворохом старья я слышу в полудрёме,
Как мама утром рано выходит за порог...
В руке у мамы — крынка: пустая и без ушка —
Она уже давненько не пахнет молоком.
Нет спичек — не беда: щербатая старушка
К соседке ходит с мамой за горсткой угольков.
Вот шарканье шагов доносится с закутья,
Встречаясь, балагурит лучина с огоньком,
И лижет огонёк берестяной лоскутик —
И сразу в хате пахнет дровами и дымком.
Нагрелись кирпичины, и я приободрился:
Мороз январский мне не страшен за окном...
Та крынка, помню я, не раз зимою снилась —
Не с углями, — наполнена пахучим молоком.
Я сед, но огонёк, из углей вздутый мамой,
С годами не погас, ношу его в крови,
И лечит он теплом мои сквозные раны,
И я ему шепчу: «Не угасай, живи!»
2007 г.
__________
Прежнее название стихотворения «Угольки».
Прежнее название стихотворения «Угольки».
ТРИДЦАТЬ
Баллада
Детям
Великой Отечественной войны посвящается
Великой Отечественной войны посвящается
И я солдат.
И я к боям причастен,
Пожарам, голоду,
Блокаде круговой,
Я — и свидетель,
И живой участник,
Хотел я выжить —
Это был мой бой.
Был бой с врагами хилого мальчишки
За хлеб, за свет,
За право не забыть.
Что — русский я,
Что был рождён не лишним
В России! И обязан победить!
Обязан,
Чтоб увидеть окруженцев, —
Голодных,
В окровавленных бинтах...
Обязан,
Чтоб запомнить хохот немца,
Бегущего к нам с факелом в руках...
Он поджигал, когда металась мама,
Хватая скарб в задымленной избе,
Он хохотал, когда лизало пламя
Гнездо моё, взвихряясь по трубе.
Другой фашист
Зрачком свинцовым смерти
На ад земной глядел через прицел
И скалился, когда рыдали дети —
Голодные и с лицами как мел...
Обязан выжить,
Помня вражьи лица,
Пройти сквозь боль,
Сквозь варварский разбой —
Пробиться к свету
Кровною частицей
Народной обороны круговой!
...Из всех ребят,
Кому судьба родиться
Здесь выпала
В канун военных лет, —
Счастливчик я,
А сверстники — их тридцать —
На кладбище,
Куда и тропок нет...
И в списках нет
Во Всходском поссовете
Среди имён ребят моей земли
Тех дошколят,
Не пощажённых смертью...
И в списки павших их не занесли.
Я кликну Польку,
Маньку,
Вовку,
Тишку, —
Убил их голод —
Пали, как в бою:
Не явятся девчонки и мальчишки,
Но глянут в душу пристально мою…
Мне глянет в душу
Пустота глазниц их
С погоста без оградок и крестов...
Их тридцать —
Безымянных и безликих,
Убитых русских маленьких бойцов:
Лежат в земле
Заброшенного края,
Сквозь их сердца
Деревья проросли...
Безлюдье здесь,
Спросить кого — не знаю:
Почтить их память
Отчего не шли?..
И сердцу больно:
В бедах мрут деревни
По всей России и в родном краю,
Чиновники
В беспамятстве и лени
С душой безбожной топчут боль мою…
И оттого,
Что власти наши лживы,
За боль потерь
Не чувствуют вины, —
Дичают сёла,
Зарастают нивы —
Как жертвы необъявленной войны…
И оттого мне больно,
Что над краем —
Беспамятство — души безбожной стяг...
В плену потерь
Живём, судьбы не зная,
Приученные к болям и смертям.
И я к боям причастен,
Пожарам, голоду,
Блокаде круговой,
Я — и свидетель,
И живой участник,
Хотел я выжить —
Это был мой бой.
Был бой с врагами хилого мальчишки
За хлеб, за свет,
За право не забыть.
Что — русский я,
Что был рождён не лишним
В России! И обязан победить!
Обязан,
Чтоб увидеть окруженцев, —
Голодных,
В окровавленных бинтах...
Обязан,
Чтоб запомнить хохот немца,
Бегущего к нам с факелом в руках...
Он поджигал, когда металась мама,
Хватая скарб в задымленной избе,
Он хохотал, когда лизало пламя
Гнездо моё, взвихряясь по трубе.
Другой фашист
Зрачком свинцовым смерти
На ад земной глядел через прицел
И скалился, когда рыдали дети —
Голодные и с лицами как мел...
Обязан выжить,
Помня вражьи лица,
Пройти сквозь боль,
Сквозь варварский разбой —
Пробиться к свету
Кровною частицей
Народной обороны круговой!
...Из всех ребят,
Кому судьба родиться
Здесь выпала
В канун военных лет, —
Счастливчик я,
А сверстники — их тридцать —
На кладбище,
Куда и тропок нет...
И в списках нет
Во Всходском поссовете
Среди имён ребят моей земли
Тех дошколят,
Не пощажённых смертью...
И в списки павших их не занесли.
Я кликну Польку,
Маньку,
Вовку,
Тишку, —
Убил их голод —
Пали, как в бою:
Не явятся девчонки и мальчишки,
Но глянут в душу пристально мою…
Мне глянет в душу
Пустота глазниц их
С погоста без оградок и крестов...
Их тридцать —
Безымянных и безликих,
Убитых русских маленьких бойцов:
Лежат в земле
Заброшенного края,
Сквозь их сердца
Деревья проросли...
Безлюдье здесь,
Спросить кого — не знаю:
Почтить их память
Отчего не шли?..
И сердцу больно:
В бедах мрут деревни
По всей России и в родном краю,
Чиновники
В беспамятстве и лени
С душой безбожной топчут боль мою…
И оттого,
Что власти наши лживы,
За боль потерь
Не чувствуют вины, —
Дичают сёла,
Зарастают нивы —
Как жертвы необъявленной войны…
И оттого мне больно,
Что над краем —
Беспамятство — души безбожной стяг...
В плену потерь
Живём, судьбы не зная,
Приученные к болям и смертям.
1993 г., 2007 г.
МОЙ АЛЬБОМ
В альбоме у меня —
Вчерашних мигов снимки:
Знакомые, родня
И я — когда-то с ними...
В шинельке брат родной,
В обносках мать, сестрёнка:
Мир жизни горевой —
В заплатах одежонка,
Мир Лёньки-батрачка
За хутором у леса,
А там с кнутом в руках —
Моё босое детство...
И там огромен мир —
Мир радостей и болей,
Где мера дел простых —
Не слово, а мозоли,
Где множество дорог,
Где можно оступиться...
Оттуда — босоног —
Мой путь к своей жар-птице.
Вчерашних мигов снимки:
Знакомые, родня
И я — когда-то с ними...
В шинельке брат родной,
В обносках мать, сестрёнка:
Мир жизни горевой —
В заплатах одежонка,
Мир Лёньки-батрачка
За хутором у леса,
А там с кнутом в руках —
Моё босое детство...
И там огромен мир —
Мир радостей и болей,
Где мера дел простых —
Не слово, а мозоли,
Где множество дорог,
Где можно оступиться...
Оттуда — босоног —
Мой путь к своей жар-птице.
2008 г.
МНЕ АВТОМАТ БЫ…
Я помню смех тот, но сквозь слёзы…
А на кого, позволь, пенять,
Коль учудил, сам дурь сморозил:
В живых бы не было меня…
Наверно, смерть таилась близко, —
Мне повезло: чужой солдат
Стрельнул бы в русского мальчишку,
Будь под рукою автомат.
Вот озорство в тот день с бедою
Пришло на мостик над рекой,
Куда фашист в руке с уздою
Привёл коня на водопой.
Подумалось: «Мне автомат бы…»,
Найдя в штанишках огольца,
Я «расстрелял» струёй солдата,
Стоявшего у жеребца…
Фашист взревел от возмущенья
И с диким воплем: «Руссиш швайн!»
Взлетел на мост в одно мгновенье,
Не прекращая злобный лай.
Я прочь рванул, что было прыти,
Домой скорее — с резвых ног,
Да не успел от злобы скрыться —
Догнал меня её сапог.
Не помню, как я приземлился,
И, боль не чуя, за сарай
Заполз, в крапиве притаился,
Пока не стих фашиста лай…
Приковыляв, боялся только,
Вот бабка Лушка накричит…
Она спросила тихо: «Больно?»
И молча начала лечить.
А на кого, позволь, пенять,
Коль учудил, сам дурь сморозил:
В живых бы не было меня…
Наверно, смерть таилась близко, —
Мне повезло: чужой солдат
Стрельнул бы в русского мальчишку,
Будь под рукою автомат.
Вот озорство в тот день с бедою
Пришло на мостик над рекой,
Куда фашист в руке с уздою
Привёл коня на водопой.
Подумалось: «Мне автомат бы…»,
Найдя в штанишках огольца,
Я «расстрелял» струёй солдата,
Стоявшего у жеребца…
Фашист взревел от возмущенья
И с диким воплем: «Руссиш швайн!»
Взлетел на мост в одно мгновенье,
Не прекращая злобный лай.
Я прочь рванул, что было прыти,
Домой скорее — с резвых ног,
Да не успел от злобы скрыться —
Догнал меня её сапог.
Не помню, как я приземлился,
И, боль не чуя, за сарай
Заполз, в крапиве притаился,
Пока не стих фашиста лай…
Приковыляв, боялся только,
Вот бабка Лушка накричит…
Она спросила тихо: «Больно?»
И молча начала лечить.
2008 г.
ВЫЖИВАНИЕМ СИЛЬНЫ
В. Богданову — поэту, прозаику
Мы — высших всех наград достойны,
Достойны радостей земных.
Мы, выживая в бедах, в войнах,
Тем выживанием сильны.
Пускай смертельно уставали,
Идя сквозь адовы круги,
Но мы ещё живучей стали,
За что боялись нас враги.
...Родная пядь в кольце военном,
Держась за мамину полу,
Я без надежды шёл, как пленный,
По испытаниям, по злу.
Я шёл, а смерть глядела в спину,
А вдоль дороги — дебри бед...
Смоленский мальчик был мужчиной, —
Таких уже сегодня нет.
Живучесть наша — с Божьей силой,
Живучесть русских — знак судьбы:
И зло осилить вдохновил он,
И Русь за муки полюбить.
Достойны радостей земных.
Мы, выживая в бедах, в войнах,
Тем выживанием сильны.
Пускай смертельно уставали,
Идя сквозь адовы круги,
Но мы ещё живучей стали,
За что боялись нас враги.
...Родная пядь в кольце военном,
Держась за мамину полу,
Я без надежды шёл, как пленный,
По испытаниям, по злу.
Я шёл, а смерть глядела в спину,
А вдоль дороги — дебри бед...
Смоленский мальчик был мужчиной, —
Таких уже сегодня нет.
Живучесть наша — с Божьей силой,
Живучесть русских — знак судьбы:
И зло осилить вдохновил он,
И Русь за муки полюбить.
2008 г.
О НАШЕЙ СМЕКАЛКЕ
Был с первых лет успешным в школе.
«Смекалист парень!» — слышал я.
Смекалке был учён невольно
На первых тропах бытия...
Батрача в детстве, научился
Смекалкой русскою гореть:
В заиндевелый луг мочился —
Ступни в проталине согреть.
Хозяин хутора не сыну,
Мне приказал в подполье лезть…
Но как пудовую корзину
Мне — восьмилетке — одолеть?
И я смекнул: зачем корзину
С краями бульбой насыпать?..
Достал сначала половину,
А за второй нырнул опять!
Живу и о смекалке помню
Отважных предков прежних лет:
Спалив Москву, разбив
Наполеона, Родную Русь спасли от бед.
«Смекалист парень!» — слышал я.
Смекалке был учён невольно
На первых тропах бытия...
Батрача в детстве, научился
Смекалкой русскою гореть:
В заиндевелый луг мочился —
Ступни в проталине согреть.
Хозяин хутора не сыну,
Мне приказал в подполье лезть…
Но как пудовую корзину
Мне — восьмилетке — одолеть?
И я смекнул: зачем корзину
С краями бульбой насыпать?..
Достал сначала половину,
А за второй нырнул опять!
Живу и о смекалке помню
Отважных предков прежних лет:
Спалив Москву, разбив
Наполеона, Родную Русь спасли от бед.
2009 г.
ВОСЬМИЛЕТНИЙ БАТРАК
Враги
Пустили с дымом наши хаты,
Под автоматами в изгнанье повели...
В чужом краю пристанище когда-то
Смоленские изгнанники нашли.
Себя мальчишкой вижу босоногим,
С кнутом в руке
Встречающим рассвет:
За мизерную плату я батрачу,
А батраку —
Неполных восемь лет...
Озябли ноги...
Я терплю — не плачу,
Ведь рядом мамы жалостливой нет…
Но всходит солнце,
И его лучами
Я будто лаской маминой согрет.
Пустили с дымом наши хаты,
Под автоматами в изгнанье повели...
В чужом краю пристанище когда-то
Смоленские изгнанники нашли.
Себя мальчишкой вижу босоногим,
С кнутом в руке
Встречающим рассвет:
За мизерную плату я батрачу,
А батраку —
Неполных восемь лет...
Озябли ноги...
Я терплю — не плачу,
Ведь рядом мамы жалостливой нет…
Но всходит солнце,
И его лучами
Я будто лаской маминой согрет.
2009 г.
ЗАПЛАТКА
Победный год. А жизнь — своё, однако:
Дома стоят калеками с войны...
В победный год в подвалах и бараках,
Наверно, выживало полстраны.
...Вот я сижу в подвале у окошка:
Оно наполовину под землёй.
Вот в форточку скребётся когтем кошка
И вякает, задетая ногой.
Перед окном проходят пешеходы,
Передо мной — людских десятки ног:
То лапти, то галоши-скороходы,
То кирзовый истоптанный сапог..
Я загадал нескучную загадку:
Узнаю ли отца по сапогам:
Один кирзач отмечен был заплаткой,
Прибиты — по подковке к каблукам.
Я узнавал его в окне, поверьте, —
По этой самой метке на мыске...
И тот сапог — дороже всех на свете:
Топтал Берлин, сработан был в Москве.
Казалось мне, что с ним пришла Победа,
А Сталин сам нам выдал уголок —
Подвальчик, где из постных щей обеды
Мне помогали выучить урок.
...И вот сапог увидел я в окошко:
Был стоптан он, с заплаткою внахлёст…
И от окна к столу метнувшись с ложкой,
Я крикнул: «Папа на обед идёт!»
И скрипнула в подвале дверка наша
Под мамин голос: «Щец сейчас налью...».
А на порог ступила тётя Маша —
Соседка по подвальному жилью...
Дома стоят калеками с войны...
В победный год в подвалах и бараках,
Наверно, выживало полстраны.
...Вот я сижу в подвале у окошка:
Оно наполовину под землёй.
Вот в форточку скребётся когтем кошка
И вякает, задетая ногой.
Перед окном проходят пешеходы,
Передо мной — людских десятки ног:
То лапти, то галоши-скороходы,
То кирзовый истоптанный сапог..
Я загадал нескучную загадку:
Узнаю ли отца по сапогам:
Один кирзач отмечен был заплаткой,
Прибиты — по подковке к каблукам.
Я узнавал его в окне, поверьте, —
По этой самой метке на мыске...
И тот сапог — дороже всех на свете:
Топтал Берлин, сработан был в Москве.
Казалось мне, что с ним пришла Победа,
А Сталин сам нам выдал уголок —
Подвальчик, где из постных щей обеды
Мне помогали выучить урок.
...И вот сапог увидел я в окошко:
Был стоптан он, с заплаткою внахлёст…
И от окна к столу метнувшись с ложкой,
Я крикнул: «Папа на обед идёт!»
И скрипнула в подвале дверка наша
Под мамин голос: «Щец сейчас налью...».
А на порог ступила тётя Маша —
Соседка по подвальному жилью...
2009 г.
ИЗОБРЕТЕНИЕ ВОЙНЫ
Памяти брата Павла
В придачу к холоду,
К метелицам
В деревне голод — лютый враг...
Спасала нас ручная мельница,
Что смастерил мой старший брат.
Два чурбана от старой липы,
Их роль — подобье жерновов.
На них по срезам братом вбиты
Осколки старых чугунов.
По центру нижнего чурбана
Торчал как ось железный болт…
Прошло полвека. Как ни странно —
Картинка в памяти живёт:
Вот брат, пыхтя, за ручку крутит
Изобретённый жернов свой, —
Не мелет он зерно, а плющит...
Но спас нас хлеб тот горевой!
...Изобретенье это брата
В дни бед, нависших над страной,
Сравню с винтовкою солдата,
С которой шли на смертный бой!
К метелицам
В деревне голод — лютый враг...
Спасала нас ручная мельница,
Что смастерил мой старший брат.
Два чурбана от старой липы,
Их роль — подобье жерновов.
На них по срезам братом вбиты
Осколки старых чугунов.
По центру нижнего чурбана
Торчал как ось железный болт…
Прошло полвека. Как ни странно —
Картинка в памяти живёт:
Вот брат, пыхтя, за ручку крутит
Изобретённый жернов свой, —
Не мелет он зерно, а плющит...
Но спас нас хлеб тот горевой!
...Изобретенье это брата
В дни бед, нависших над страной,
Сравню с винтовкою солдата,
С которой шли на смертный бой!
2010 г.
КОПИЛКА ДЛЯ ХВОРЕЙ
Помню край свой в неволе:
Голод, холод, разбой...
Всенародное горе
Под фашистской пятой...
Уязвим стал для хворей
Я до смертной доски:
Вижу мальчика в поле,
Где ищу колоски.
...Снег виднеется в роще,
А я в поле брожу
И оттуда в мешочке
Клубеньки приношу.
Вошь тифозная ела,
И простуда брала.
Чудом выжило тело
В окружении зла.
Но копилка для хворей
Переполнилась вдруг.
Загуляли на воле
За недугом недуг…
И конца им не видно:
Рубануло с плеча, —
По статье инвалидной
Стал паёк получать.
Голод, холод, разбой...
Всенародное горе
Под фашистской пятой...
Уязвим стал для хворей
Я до смертной доски:
Вижу мальчика в поле,
Где ищу колоски.
...Снег виднеется в роще,
А я в поле брожу
И оттуда в мешочке
Клубеньки приношу.
Вошь тифозная ела,
И простуда брала.
Чудом выжило тело
В окружении зла.
Но копилка для хворей
Переполнилась вдруг.
Загуляли на воле
За недугом недуг…
И конца им не видно:
Рубануло с плеча, —
По статье инвалидной
Стал паёк получать.
2010 г.
БЕЗ УКРАШАТЕЛЬСТВ
Веди меня, земля родная,
Туда, где ширь заветной стороны,
Которая зовёт, мне дали открывая,
И радует приходами весны.
Я терпелив. Терпенье — мне награда!
Горжусь я им, идя по горке лет.
В словах моих — ни капельки бравады
И украшательства придуманного нет.
...Начну с того, что вижу в дальнем лете, —
Как говорят — в туманном далеке...
Я — батрачок, проснувшись на рассвете,
Шагаю с погонялкою в руке.
Я — босоног. Озябли ноги. Терплю, не плачу:
Ведь рядом мамы, сестры и брата — нет…
За мизерную плату я батрачу,
А батраку — неполных восемь лет.
...Я у судьбы батрачу без роптанья,
Терплю то злое слово, то ушиб.
Господь нам посылает испытанья,
Чтобы проверить качество души.
Туда, где ширь заветной стороны,
Которая зовёт, мне дали открывая,
И радует приходами весны.
Я терпелив. Терпенье — мне награда!
Горжусь я им, идя по горке лет.
В словах моих — ни капельки бравады
И украшательства придуманного нет.
...Начну с того, что вижу в дальнем лете, —
Как говорят — в туманном далеке...
Я — батрачок, проснувшись на рассвете,
Шагаю с погонялкою в руке.
Я — босоног. Озябли ноги. Терплю, не плачу:
Ведь рядом мамы, сестры и брата — нет…
За мизерную плату я батрачу,
А батраку — неполных восемь лет.
...Я у судьбы батрачу без роптанья,
Терплю то злое слово, то ушиб.
Господь нам посылает испытанья,
Чтобы проверить качество души.
2011 г.
ПОДКОНВОЙНАЯ НАУКА
«С чего начинается Родина?
С картинки в твоём букваре».
(слова М. Матусовского, музыка В. Баснера)
С картинки в твоём букваре».
(слова М. Матусовского, музыка В. Баснера)
В букваре том —
Картинка придуманной Родины...
А моя — некрасивая — с нищим селом —
Называлась в народе украдкой Сиротино,
И брела она с тяжким заплечным мешком.
Но картинки иные мне жизнь понавешала
Вдоль дорог, уводящих в чужие края, —
Насмотрелась на них горемычная, пешая,
Подконвойно шагая, наука моя.
Мне запомнилось странное слово «изгнанники»...
Я запомнил дорогу в чужие края,
По которой прошла горемычная, пешая,
Подконвойно шагая, наука моя.
Я читал по слогам на случайных пристанищах
В головёшках дымящихся боль и беду.
Мои школьные палочки — Трубы пожарищ, —
Я считал их, метаясь в тифозном бреду.
Конвоиры жестокостью нас унижали...
Но и в дни испытаний и окриков злых
Верить в Родину русскую мы не устали,
Зная голода когти, подвалы, углы.
Сберегли доброту мы в лачугах, бараках,
На дорогах, грозивших смертельной бедой...
Вдоль дорог тех стоят восклицательным знаком
Надмогильные камни с железной звездой.
Картинка придуманной Родины...
А моя — некрасивая — с нищим селом —
Называлась в народе украдкой Сиротино,
И брела она с тяжким заплечным мешком.
Но картинки иные мне жизнь понавешала
Вдоль дорог, уводящих в чужие края, —
Насмотрелась на них горемычная, пешая,
Подконвойно шагая, наука моя.
Мне запомнилось странное слово «изгнанники»...
Я запомнил дорогу в чужие края,
По которой прошла горемычная, пешая,
Подконвойно шагая, наука моя.
Я читал по слогам на случайных пристанищах
В головёшках дымящихся боль и беду.
Мои школьные палочки — Трубы пожарищ, —
Я считал их, метаясь в тифозном бреду.
Конвоиры жестокостью нас унижали...
Но и в дни испытаний и окриков злых
Верить в Родину русскую мы не устали,
Зная голода когти, подвалы, углы.
Сберегли доброту мы в лачугах, бараках,
На дорогах, грозивших смертельной бедой...
Вдоль дорог тех стоят восклицательным знаком
Надмогильные камни с железной звездой.
1996, 2012 гг., г. Москва
__________
Первый вариант стихотворения был написан в 1996 году, называлось оно «Моя Родина».
Первый вариант стихотворения был написан в 1996 году, называлось оно «Моя Родина».