Ушла хранительница речи,
И — всем ветрам открыта речь...
Кому теперь — в предзимний вечер —
Ее лелеять и беречь?..

...Ввысь устремленный подбородок,
Елабужская скорбь в глазах...
Хрустальный голос — горд и — кроток...
Крыла, чуть видимого, взмах...

Прощай, монаршья одинокость,
Прощай, высокая печаль!..
Боль, безоглядность, дерзость, робость,
Любовь... Поэзия... Прощай...

И были друзья — их мало.
И были враги — их много.
И рифма моя хромала,
На ту, иль другую ногу…

И в этой неровной жизни
(то рыжая, то — брюнетка)
Не очень любил я ближних,
И дальним грубил нередко.
Любил — голубик-смородин
Таежную раннеспелость…
И был я почти свободен,
И пел, когда сердцу пелось.

Любимая моя! Колымской пионеркой
Вошла ты — ворвалась! (о, жизнь моя! — держись!...)
И все, что было «до» — поблекло и померкло,
А «после» — только ты... На всю большую жизнь...

О, светлая моя! Из «Золотого рога» —
Из бухты, где трепанг таращится со дна —
Ты в дальнюю меня отправила дорогу,
И в ней была со мной — всегда! — лишь ты одна...

И песни над Курой — «высокия печали»...
И вечный полухмель тифлисского бытья,
И тосты, и стихи, что в честь твою звучали...
И дождь... и кипарис... Как я любил тебя!

Черкешенка моя!.. С Казанского вокзала
Твой поезд отходил, в ночь, в 23.05.
«Скажи мне что-нибудь!» — заплакав, ты сказала...
«Как я люблю тебя!..» «Еще!.. Скажи опять!..»

Как шел тебе акцент — латышке длинноногой!..
На взморье старый дом, и — ветер в ставни бил... —
Не жил я — что скрывать! — за пазухой у Бога,
Но — у Богини... О! — как я тебя любил!..

И — в Альпах — мой портрет писала по ночам ты —
И пес лежал у ног, и в лунном свете — двор...
И были от тебя — от рыжей англичанки —
Мы оба — без ума! — и я, и лабрадор!..

О, как я отбивал восторженно ладони,
Как гордо задирал на всех французов бровь,
Когда рукоплескал зал — стоя — в «Одеоне»
Тебе — о, mon amoure! — тебе, моя любовь!
Я счастлив был с тобой. В каких бродили парках!..
Какие мы с тобой изведали края!..
Спасибо же за все, за все твои подарки —
Красавица моя!.. Любимая моя!..

Я пел «Землянку»… Представлял:
(Ночь… передышка ненадежная…)
Что это мне бой предстоял,
Что это ты не спишь и ждешь меня…

Я пел «Землянку»… И война
В меня вцеплялась мертвой хваткою —
И ты меня ждала одна,
В ночи, над детскою кроваткою…

Смешались годы, берега,
Огни далекие и — близкие,
Волокаламские снега
И — сопки синие, колымские…

Я пел «Землянку»… Боже мой! —
Счастливей был ли я когда еще? —
Я пел для женщины одной,
Меня
       всенущно
          oжидающей…
...................................
Конечно, это бред и вздор —
Не мог быть с теми я солдатами…
И вечность минула с тех пор,
Как прилетел к тебе когда-то я:

Стою — вчера, как будто лишь —
Влюбленный, на пороге замерший,
И ты — так просто — говоришь,
Что за другого вышла замуж ты…

Не умер. И женат не раз.
Не знаю — где же ты, и что же ты...
И — без высоких, громких фраз —
Нескучно годы были прожиты…

Но лишь запел «Землянку» я —
Качнулись каменные здания,
И обрела любовь моя
Твое святое ожидание…

И захотелось жизнь мою
Отдать за ночь — там — перед схваткою,
Где я — в снегах — тебе пою,
Где ты — над детскою кроваткою…

Боже! Да что ж это я, да что же?.. —
Слов наговорено — Боже мой!..
Все — на живые слова похожи,
Только я сам — давно — неживой.

Боже! Да что ж это Ты?.. За что же?..
Слезы последние на щеке…
Дар Твой — огонь Твой! — мерцает, Боже,
Искоркой, тлеющей в леднике…