Составитель Евгений Степанов
"ОНИ УШЛИ. ОНИ ОСТАЛИСЬ"
Антология ушедших поэтов, том I
"ОНИ УШЛИ. ОНИ ОСТАЛИСЬ"
Антология ушедших поэтов, том I
— М.: Союз писателей XXI века, журнал "Дети Ра",
издательство "Вест-Консалтинг", 2011.
Антология посвящена поэтам-мастерам, многие из которых ушли из жизни совсем недавно. На черно-белой обложке имена, громкие и не очень, "ушедших-оставшихся" поэтов, как на мемориальной табличке. Всего пятнадцать авторов. Сразу бросаются в глаза Андрей Вознесенский, Геннадий Айги, Татьяна Бек и Белла Ахмадулина. В предисловии подчеркивается, что "практически все стихи (за редким исключением) взяты из журнала "Дети Ра", куда авторы, как правило, сами присылали…".
Сразу вопрос: сколько всего впоследствии выйдет книг антологии, будет ли это серия? Насколько широким, избирательным и неформатным окажется обзор поэтических "секций"? Пролистав первый том, где, кстати, говорится и о втором, что он готовится к печати, уже можно оценить идею и подвижничество составителя. Кроме того, в первом томе, в том же самом предисловии, приводится дополнительный перечень "ушедших" — потенциально его может хватить на несколько книг вперед: "Список поистине бесконечный. Уходят лучшие".
Главная особенность антологии не в композиции, ею, при всем многообразии, удивить практически невозможно. Характерная черта — личное отношение автора-составителя, Евгения Степанова, который подготовил и поместил в книгу эссе-послесловия о каждом из представленных поэтов, независимо от того, был ли он связан с конкретным человеком дружески и творчески, хотя со многими все точно так и обстояло. Поэтому антология мемуаристического типа, но сдержанно откровенная, а "любые мемуары — это, конечно, рассказ о себе. Избежать этого, к сожалению, не получается". Притом заметно, как глубина обнажаемых отношений все-таки сказывается на насыщенности и объеме представленных эссе-послесловий. Главное, что и короткие материалы об авторах трудно назвать сухими.
Эссе о Татьяне Бек и Геннадии Айги, идущие после небольших стихотворных подборок, показались наиболее подробными и любопытными. Выполнены в форме выжимки из дневников и отражают суть взаимовлияний, мотивацию совместной работы, жизненную философию и поэтические принципы. Личности авторов обрисованы старательно, почти скрупулезно: приводятся интервью, отрывки из бесед, телефонных разговоров, даже автографы на подаренных книжках и критические подмечания на полях чужих рукописей, демонстрирующие поэтов не только как поэтов, но и как талантливых читателей. Например: "Божественный обман", "глаза витрин", "над роялем крылья рук" — на мой частный вкус, так нельзя. Нет индивидуальной резкости черт, нет самоиронии или иного прорыва сквозь привычные образы" — Бек о стихах Бершина, однажды предложенных Степановым для публикации в "Дружбе народов". А это отрывок из эссе про Геннадия Айги: "…переживал из-за резких статей в свой адрес. Конечно, расстроился из-за грубого пасквиля в "Литературной газете" Вячеслава Куприянова (накануне юбилея), переживал из-за нападок в "Новом мире"".
Отдельно выделим пока недостаточно известного, но высококлассного поэта Валерия Прокошина, "трагического поэта философского склада", чьи стихи тоже вошли в первый том антологии. "Именно он выразил наше трагическое время наиболее суггестивно и адекватно" — заключает Евгений Степанов в эссе. Стихи Прокошина замечательны своей осязательностью трагического, "эротизмом" переживаемого, а также словесной эквилибристикой, экспериментаторским духом, умением работать в разных жанрах.
Сразу вопрос: сколько всего впоследствии выйдет книг антологии, будет ли это серия? Насколько широким, избирательным и неформатным окажется обзор поэтических "секций"? Пролистав первый том, где, кстати, говорится и о втором, что он готовится к печати, уже можно оценить идею и подвижничество составителя. Кроме того, в первом томе, в том же самом предисловии, приводится дополнительный перечень "ушедших" — потенциально его может хватить на несколько книг вперед: "Список поистине бесконечный. Уходят лучшие".
Главная особенность антологии не в композиции, ею, при всем многообразии, удивить практически невозможно. Характерная черта — личное отношение автора-составителя, Евгения Степанова, который подготовил и поместил в книгу эссе-послесловия о каждом из представленных поэтов, независимо от того, был ли он связан с конкретным человеком дружески и творчески, хотя со многими все точно так и обстояло. Поэтому антология мемуаристического типа, но сдержанно откровенная, а "любые мемуары — это, конечно, рассказ о себе. Избежать этого, к сожалению, не получается". Притом заметно, как глубина обнажаемых отношений все-таки сказывается на насыщенности и объеме представленных эссе-послесловий. Главное, что и короткие материалы об авторах трудно назвать сухими.
Эссе о Татьяне Бек и Геннадии Айги, идущие после небольших стихотворных подборок, показались наиболее подробными и любопытными. Выполнены в форме выжимки из дневников и отражают суть взаимовлияний, мотивацию совместной работы, жизненную философию и поэтические принципы. Личности авторов обрисованы старательно, почти скрупулезно: приводятся интервью, отрывки из бесед, телефонных разговоров, даже автографы на подаренных книжках и критические подмечания на полях чужих рукописей, демонстрирующие поэтов не только как поэтов, но и как талантливых читателей. Например: "Божественный обман", "глаза витрин", "над роялем крылья рук" — на мой частный вкус, так нельзя. Нет индивидуальной резкости черт, нет самоиронии или иного прорыва сквозь привычные образы" — Бек о стихах Бершина, однажды предложенных Степановым для публикации в "Дружбе народов". А это отрывок из эссе про Геннадия Айги: "…переживал из-за резких статей в свой адрес. Конечно, расстроился из-за грубого пасквиля в "Литературной газете" Вячеслава Куприянова (накануне юбилея), переживал из-за нападок в "Новом мире"".
Отдельно выделим пока недостаточно известного, но высококлассного поэта Валерия Прокошина, "трагического поэта философского склада", чьи стихи тоже вошли в первый том антологии. "Именно он выразил наше трагическое время наиболее суггестивно и адекватно" — заключает Евгений Степанов в эссе. Стихи Прокошина замечательны своей осязательностью трагического, "эротизмом" переживаемого, а также словесной эквилибристикой, экспериментаторским духом, умением работать в разных жанрах.
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Валерий Прокошин
Кроме представителей поэтической метрополии, в книгу включены произведения и "судьбы" поэтов русского зарубежья, малоизвестных или совсем незнакомых в современной России.
Некоторые из них так и остались на борту двадцатого столетия, не успели перешагнуть "черту". По стихам Михаила Крепса или Лидии Алексеевой видно, насколько серьезно может быть поставлен вопрос о глубоком литературоведческом подходе. Стихи самобытные, монументально-искренние, загадочно перекликающиеся, часто отобранные составителем по профетическому признаку, версификационно удачные и стилистически проработанные:
Некоторые из них так и остались на борту двадцатого столетия, не успели перешагнуть "черту". По стихам Михаила Крепса или Лидии Алексеевой видно, насколько серьезно может быть поставлен вопрос о глубоком литературоведческом подходе. Стихи самобытные, монументально-искренние, загадочно перекликающиеся, часто отобранные составителем по профетическому признаку, версификационно удачные и стилистически проработанные:
Стучится дятел в гулкую кору,
И стрекоза на стебельке застыла…
Так странно знать, что скоро я умру,
Что я умру — и будет все, как было.
И маленький упрямый муравей
Оступится под тяжестью былинки,
Переползая след ноги моей,
Последний след на солнечной тропинке.
И стрекоза на стебельке застыла…
Так странно знать, что скоро я умру,
Что я умру — и будет все, как было.
И маленький упрямый муравей
Оступится под тяжестью былинки,
Переползая след ноги моей,
Последний след на солнечной тропинке.
Лидия Алексеева
И при виде погибающего человека
Не чувствовать боли,
Совсем как человек
При виде погибающего муравья.
Не чувствовать боли,
Совсем как человек
При виде погибающего муравья.
Михаил Крепс
Такой книге, даже при учете спорных "фигурантов", необходима общедоступность, она должна попасть в руки к непрофессиональному читателю, который клинически "не знает, что на самом деле происходит в современной поэзии", либо застрял на Серебряном и Золотом веках, либо на хип-хоп-культуре.
Книга пронизана мыслью о неизбежном, в нее заложены примеры борьбы-жизнелюбия и смирения со смертью. Значительная часть этих примеров есть не что иное как аргументы, непременно важные для автора-составителя. Доказательства в пользу пророческого видения или трагического предчувствия, что одно и то же. Поэтому вывод о том, что истинные поэты всегда знают свою судьбу (профетическая функция), выделяется как критерий отличия подлинного.
Книга пронизана мыслью о неизбежном, в нее заложены примеры борьбы-жизнелюбия и смирения со смертью. Значительная часть этих примеров есть не что иное как аргументы, непременно важные для автора-составителя. Доказательства в пользу пророческого видения или трагического предчувствия, что одно и то же. Поэтому вывод о том, что истинные поэты всегда знают свою судьбу (профетическая функция), выделяется как критерий отличия подлинного.
Игорь ДУАРДОВИЧ