Поутру приходит к тебе кот-бодун,
Глаза у него – какими глядят сычи.
Он пьёт воду, будто горел в аду,
И мурчит механически, и молчит.
Когда в горле засуха с Лимпопо –
Самый лучший выход – покой, покой…
Против шерсти гладишь его и по
Арлекиново-ватной пустой рукой.
Я не Фея Озера, что могу?
Только тихо ходить и в воде растворять лёд,
Гладить лоб горячий – так берегу.
Все пройдёт, котик мой, все пройдёт…

расцарапала стол а хотела вас
дааа
всегда была рассолохой
отмечаю что падаю
что не спас
что ошиблась
собой
эпохой
притязанием раз
притяженьем два
причитаньями три четыре
что
умом обугленная голова
кто
несчастней всех в целом мире

успокойся
ложись-ка на локоток
лбом в столешницу
в домовину
повторяй
ты никто ты никто
никто
ты ничейная половина

Чахнет месяц. Не можешь мне написать.
Карандаш – вот он, а света в душе – нет.
В чистоте, как саван, будет тетрадь лежать,
Может, год, может, и миллион лет.
На земном лике выцветут города,
В рек сухих руслах станут пески течь…
Та тетрадь истлела: значит, ты никогда
На нее вязью букв не прольешь речь.
Чахнет месяц. Год клонится на исход.
В небесах ангел примеривается к трубе.
Синь чернил вечер на белый мир льёт…
Всё пишу, пишу, - веришь? – и всё - тебе.

Ты не ври, у тебя же там нет огня,
И весны, и рубашек, и смерти нет…
Заверни, как котёнка, в футболку меня
И неси на яростный божий свет.

На футболке лого безвестных групп,
Капли пива, пепел от сигарет…
Правда, ты с котёнком не будешь груб?
Ведь его, разобраться-то, тоже нет.

уста твои сахарные высасываю как смоквы
по-русски пахнущие резедой
имя твоё на языке будто блоково
не тает перекатываясь звездой
руки мои проходят сквозь тебя ветром
сердце бьётся словно о камни вода
между нами тысяча километров
ничего этого не было никогда

Стаканы толкались в стаканы,
Бухали вечор пацаны,
Так страстно и, в общем-то,
                                  странно,
Впрягаясь за судьбы страны.

И водка плескалась на скатерть,
По водке колбаска плыла…
Помянут Колчак был и Каппель,
до Грозного чарка дошла…

Я вижу, я всё это знаю -
За вёрсты, у тьмы на краю
За Рыжего здесь наливаю,
За Белого допьяна пью.

ободранный край обоев
засоленный помидор
не будем давай с тобою
затягивать разговор

на кухоньке кран слезится
подкапывает вода
ты знаешь хочу напиться
до крика как никогда

и чтобы домой кругами
с лица вытирая соль
чтоб телефон под ногами
динь-динь бы запел боль-боль

наутро всё будет снова
обои объедки стыд
причёски колтун багровый
бореем разворошит

зато охладит рассудок
всё к миру а не к мечу
покой этот нов и жуток
молчу я молчу
молчу

Любовь Соломонова - автор загадочный, сложный и уже поэтому интересный. А ещё – потому, что «молчала» несколько лет, и читатели, коим дороги стихи Соломоновой, успели истосковаться. В этой связи тем более приятно, что новая подборка Любови Соломоновой публикуется именно в нашей газете.
Что же сегодня интересует поэта, чьи стихи приходились по вкусу взыскательным редакторам «Ариона» и «Нашего современника», «Сибирских огней» и Волги»?
Жизнь – в самых разных её проявлениях, но всё больше горьких, ничейных, припорошенных, однако, бунтом («Молодым историкам», «расцарапала стол…»). Последнее неслучайно. Любовь Соломонова – солистка популярной в области (и за её пределами) группы «Silphidae», исполняющей симфонический металл.
Но сегодня мы говорим о литературе. Стихотворения подборки проникнуты чувством разлада, утраты и… безысходности. Чувств, которым хочется верить, – нет, как нет огня, весны, рубашек, смерти, котёнка.
Последний - символ жизни, деталь в этом море отчаяния, когда, казалось бы, нужны и огонь, и весна, и рубашки, и даже смерть (без смерти нет и жизни, и наоборот!), но… их нет. И в последних строчках стихотворения пропадает, увы, и котёнок – чувство, с которым нельзя быть грубым. Впрочем, так стихотворение прочиталось мною. Может быть, вы прочтёте иначе?
Однако этот котёнок, тот, которого нет, находит продолжение (или берёт начало) в образе кота-бодуна из стихотворения «Поутру к тебе приходит кот-бодун…». Но мотив тот же – «Всё пройдёт, котик мой, всё пройдёт».
Но не всё так безнадёжно в этом поэтическом пространстве, поскольку есть вера в адресата стихов, в того единственного читателя, который поддержит и поймёт. Поэтому: «Всё пишу, пишу, – веришь? – и всё – тебе». А в данном случае и вам, дорогие читатели.