Давным-давно исчезла официальная цензура, речь стала спонтанной, неподготовленной. У каждого органа печати, телепередачи, радиовещательной волны своя концепция, и это влияет на речевую культуру. Понятие «речевая культура» в последнее десятилетие приобрело особую актуальность. Большинство нарушений норм словоупотребления связано: с утратой обращения к литературному языку и культурной среде; с утратой орфоэпических норм и общепринятого ударения; криминализацией языка.
К примеру, в одной из передач ТВ журналистка говорит, что в этом монастыре «почила» царевна Софья — возникает вопрос, неужели журналистка первый раз встречает это слово, либо встречала его только в тексте, но не произносила? Я написал слово на доске и спросил студентов, что оно означает и как произносится? Большинство не знали вообще, хотя оно часто встречается у Пушкина и Льва Толстого. То же самое касается слова «завороженный», нередко в средствах массовой информации (СМИ) можно услышать это слово с просторечным ударением — «завороженный». За кадром в рекламе кто-то говорит «волшебство вкуса». В одной из ТВ‑передач, освещающих деятельность милиции, ведущая сказала, что «один из преступников сел на шесть лет условно, другой сел на восемь лет конкретно»; другая ведущая «проинтуичила»; постоянно употребляется просторечное выражение «пацан», с украинского «пацюк» — грязный поросенок, грязнуля (от слова пачкаться, — корень «пач»), получается у нас все молодые люди «поросята». Сериал «Пацанская правда» означает «поросячья правда», «конкретный пацан» — «конкретная свинья», фильм «Каратэ-пацан» — «боров‑каратист», «пацанва» — «свинарник», слова из песенки «Ждут девчонки пацанов…» — «ждут девчонки поросят». Кстати есть и вторая версия, что слово пацан произошло от еврейского слова «поц», означающее мужской член. Тогда представляете, кого или чего ждут девчонки и как меняется смысл названий сериалов?
Средства массовой информации заговорили просторечно!
Но просторечный язык в последнее время вобрал в себя много слов и из криминального жаргона. Криминализация языка сильно влияет на народную речь. Криминальный жаргон всегда существовал обособленно, однако сейчас он захватывает территории не только просторечья, но и официального языка, входит в лексику языка СМИ и политиков. Встречаем «мочить» т. е. убивать, «кошмарить» т. е. запугивать. В конце сентября этого года очень крупный чиновник был обвинен во взяточничестве, и перед телекамерами публично заявил корреспондентам, сделав рогаткой пальчики, что его «реально кинули», — это уже не просторечье, а жаргон. Еще лет двадцать назад журналисты, не владеющие «феней», его бы не поняли, сейчас же это норма языка политика, предпринимателя, любого чиновника из властных структур. Литературный язык медленно усовершенствуется и подвергается влиянию разговорного языка. И это естественно. Только разговорный наш язык, на котором говорят и пишут СМИ, исказился не в лучшую сторону под влиянием просторечья (развязный язык: «сдуреть», «сказануть», «базарить»), а тот в свою очередь жаргонизмов (студенческий жаргон, воровской). Сейчас же то же самое — только влияние американизмов (кстати, в ХVIII веке был «щегольской жаргон» с галлицизмами), диалектов (украинизмы, суржик, цыганские, татарские слова) и, конечно, арго (феня).
«Распространение жаргонизмов дает основание говорить о жаргонизации» нежаргонных разновидностей употребления языка — явлении, которое трудно оценить положительно».
Известный филолог Колесов В. В. пишет о воровской лексике: «Некоторые слова и выражения позднее вошли в разговорную речь города: “для форсу”, “кемарить”, “клевый”, “лады” (ладно), “манатки”, “чинарик”, “охмурять”, “кирюха”, “мокрое дело”, “липа”, “подначивать”, “чумичка”».
Принципы лексико-фразеологической организации арго такие же, как и у жаргона, только сильнее выражено в нем стремление сделать непонятным новое арготическое значение общеупотребительного слова. Примером может служить такое начало письма: «Извини, что долго не чиркал. Сам волокешь, дальняк по четвертой ходке на Яну, по новой — за рупь сорок четыре. Кича локшовая, вантажа нет и хвостом не бьют». Переводится это примерно так: «Извини, что долго не писал. Сам понимаешь, четвертая судимость по моей родной статье — 144. Колония плохая, поблажек нет, никто не пытается увиливать от работы».
Еще одно: Государственная дума еще с Ельцинских времен занимается просторечным словоупотреблением, к примеру, откопала из позапрошлого века слово «раздрай». Почему не «раздор», «расхождение», «разногласие», «разделение», «ссора», «распря».
Доходит до курьезов. Один из депутатов заявил, что из двух зол он выбирает лучшее; другой (чиновник коммунального хозяйства города Москвы) авторитетно наставлял, что осинизатор благородная профессия, и раньше на Руси такого человека называли «золотник»; а недавно кто-то заявил, что мал «золотарь», да дорог. Известная телеведущая несколько раз, не поправляя себя, в беседе с префектом одного из московских округов, назвала его перфектом. А слово «сосиска» с мягкой третьей «с» произносится не только продавщицами за прилавком, но и в средствах массовой информации. Неудобно и говорить, с каким подсознательным образом связано такое произношение полюбившегося продукта. При подобном отношении к языку мягкий знак скоро перейдет и в написание этого слова. Между прочим, в передаче «Контрольная закупка» ведущий произносил правильно, однако, почему-то не исправил коллег, когда готовил к выпуску передачу. А вот еще перлы (просто выделю полужирным): «Российский народ с болью перенес эти страшные катаклизьмы». А вот это: «Приемник для бездомных находится под патронажем Мосгордумы». Я представляю себе, как после работы все члены думы надевают белые халаты и шапочки и идут в приемник для бездомных таскать утки из-под больных бомжей. Так что ли? Щаз!!! Да и вообще, сколько ненависти у наших чиновников и телеведущих к своему народу. 20‑го апреля, 2011‑го года, в среду, с 9.30‑ти шла передача «Суд времени», где основной вопрос звучал издевательски, так: «Созидатель ли Тимур Аркадьевич Гайдар или разрушитель?» Политологи и экономисты во мнениях разошлись, как обычно. Под конец передачи спросили, как водится народ, находящийся в зале, какое место отвести Гайдару. За «созидатель» проголосовали 39%, а за «разрушитель» 61%. Непокорный русский народ как всегда взбесил ведущего Сванидзе, и в заключение передачи он высказался, подпрыгивая в своем высоком судейском кресле: «Народ набрал воздуха и выкаркнул проклятие». Слова такого в словаре Ожегова нет: это типичный неологизм — ошибка по Фрейду — хотел сказать «выхаркнул», но во время смягчил удар, голова сработала. Однако это слово теперь будут связывать, я, во всяком случае, с неистовой ненавистью к замученному народу «прокурора». Этим же утром шла передача «Жить здорово», где ведущая назвала сливовый сок сливовым. Сливовый сок это, как я понимаю, из остатков других соков, его, вероятно, сливают в корыто свиньям, а не давят из сливы — это не иначе — помои. А через пятнадцать минут пришел профессор-гепатолог и сказал: «Давайте приглосим из зала добровольца». Пить этот сок?
Но самое главное никогда, н и к о г д а! не посылайте неопытных журналистов делать телерепортажи о наших плохих дорогах, они непременно употребят слово «выбоины» — и обязательно ошибутся. Вот такие у нас дураки и дороги в выбоинах, и по краям дороги все выбоины.
Опечаток, неправильного словоупотребления, грамматических ошибок также видимо-невидимо и в печатных СМИ. Они считают, что им можно, они же массовые и могут ошибаться. Другое дело литературно-художественные, «толстые» журналы. Но нас мало и тираж в тысячи раз меньше, чем у «желтых» газет.
Однажды, будучи еще заместителем главного редактора журнала «Литературная учеба», я готовил верстку номера. Она пришла от верстальщика и попала сначала к авторам, все посмотрели, сделали замечания. Потом поработал корректор, за ним я, после главный редактор. Наконец сделали оригинал-макет, я сверил его с версткой — все было точно и аккуратно исправлено. Однако что-то не давало мне покоя. Я не мог сказать внутреннему себе: «Немедленно заткнись, все отлично!» Но почему? Я еще раз все сверил — блестяще! Отдавай в типографию, и все. Ночью меня мучили кошмары, я выходил по нескольку раз курить на балкон. И ведь это была моя не первая верстка. В тексте я не сомневался, но что-то неотвязно заставляло меня вновь и вновь возвращаться к первым страницам — к содержанию. Внутри меня сидел человек, который был сердит на меня. Я же пытался его убедить, что все хорошо. Наконец я вызвал литератора, которому предназначил выполнить миссию свежего глаза. Он выполнил это поручение легко, за несколько часов. «И не сомневайся», — сказал он. Я собрался в дорогу, намереваясь отдать оригинал-макет в типографию… В этом номере у нас печатался поэт Болдов, я нашел для него критика — Эвелину Ракитскую. Она написала замечательную статью о поэте «Эффект простоты», имея в виду «немыслимую простоту», о которой мечтал Борис Пастернак. Обреченно я склонил голову в последний раз над содержанием номера — и вдруг взгляд мой камнем падает в пропасть буквы «а» — ее не должно быть здесь. С ней получается «эффект простаты»! Вот! Вот, что не давало мне покоя, мучило по ночам, заставляя выкуривать по пачке за ночь; ведь сидело же где-то во мне. Я не буду говорить, кто первый заменил букву «о» на «а». Главное — никто бы из нас не пережил бы такого позора, если бы не мой последний взгляд. Неделю редакция ходила, взявшись за сердце. Однако же поэт Болдов оказался неблагодарным. «Ты лишил меня славы! — восклицал он. — Слава и должна начинаться со скандала. Да и вообще, как это сексуально! Эффект простаты! Как жа-аль!»
Сегодня же на такие пустяки не обращают внимания ни нашкодившие журналисты, ни читатели.
К тому же в настоящее время в языке пропадают падежи, он переполнен американизмами, современные юноши и девушки не могут просклонять сложное числительное, многие говорят на «суржике» и в то же время перенимают «нисходящую-восходящую» интонацию английского языка. Поэтому, занимаясь со студентами, я начинаю лекцию с того, что мы склоняем сложное числительное — и молодежи нравится. Язык — живой развивающийся организм. Кто знает, каким он будет через сто лет? Но ясно вижу, что, к примеру, числительное скоро перестанет склоняться в разговорном языке, возможно, что и в литературном. А через два-три поколения дойдет очередь и до падежей существительных. Болезнь языка — это болезнь социальная. Русский язык как минимум умирал четыре раза, но все-таки выжил. При Петре, в эпоху Шишкова, после революции 1917‑го года. Однако он только вобрал хорошее, очистился от плохого и — стал еще лучше. Может, так будет и дальше. А все-таки жалко числительное!
В СМИ постоянно ведутся дебаты о введении официальной цензуры. Однако цензура в этом деле не поможет, а только запутается в и без того непростых нормах словоупотребления. Исправить положение можно только примером, открытого, слышимого словоупотребления. К сожалению, на телевидении и радиовещании практически нет литературных передач, чтецкой программы с мастерами художественного слова, благодаря которой аудитория услышала бы неискаженную русскую речь и переняла выражения, которые богаче и старше по своей мыслеформе, чем новые не прошедшие испытания веками, о чем я писал в статье «Криминализация литературы» в «Московском вестнике» (Журнал московских писателей, 2007, № 4). В литературном словаре «Изборник Вячеслава» можно прочитать о том направлении, которое я представляю — «нерекрутивизм». И что главный постулат нерекрутивизма — всего лишь чтение «вслух. И опять объясняю, что, прежде всего — художественное чтение. Чтецами своих произведений были и Пушкин, Гоголь, Островский. В двадцатом веке авторское чтение подтолкнуло великих актеров к созданию театра одного актера, это были: Качалов, Яхонтов, позже Журавлев, Яков Смоленский, Андрей Попов. Мне приходилось ни один раз убеждать дирекции различных радиостанций о необходимости хотя бы десятиминутной передачи — «Клуб русского рассказа», которая была бы предназначена для широкой аудитории. В ее задачу входило бы познакомить слушателя с миром рассказа. В передаче читались бы небольшие прозаические произведения, как классиков, так и современников; приглашались бы писатели; актеры; чтецы — мастера художественного слова.
Существует литература «для глаз» и литература «для слуха». Русская классическая литература, безусловно, создана для художественного чтения. Язык наш необыкновенно сильно насыщен ритмами и интонациями. Русская проза, как и стихи, и песни создана для художественного воспроизведения голосом. Чтение вслух формирует у человека любого возраста культурную внутреннюю речь, так как даже думаем мы мыслями с голосом, все мысли с детства в нашем сознании имеют голос, а затем в «литературном» возрасте записываются символами. И в том важная особенность литературы, что в литературных произведениях язык хранится вечно, а произнесенный обогащает речь. Особое внимание надо уделять прозе. Проза требует воспроизведения голосом. У нее человеческий голос, многие об этом забыли, и потому стала страдать сама проза: прочитанная голосом проза это к тому же испытание на художественность. В литературе «для глаз», читатель выхватывает событийные куски детектива или любовного романа, такие книги можно читать даже методом быстрого чтения. И, несмотря на это, такие создания называются и книгами, и литературой, и художественной прозой, а авторы подобных сочинений получают премии, названные в честь писателей, которые были провидцами и мыслителями.
Спешащая цивилизация поглотила культуру. Мы торопимся, а речь, чтение не терпят скороговорки. В нашей бегущей жизни отсутствует логическое ударение, и его очень важно вернуть.