Наталья Полякова
* * *
* * *
Перетечь в бытие поспешив
без пробелов и пятен,
словно отрок, мир нежен и лжив,
близорук и невнятен.
И дорогой, на ощупь, в ночи,
по примятым сугробам,
волоча свою ношу, молчи,
всяк идущий за Гробом.
Выдыхая клубящийся пар,
и глупец, и мыслитель,
принимай, человече, сей дар,
жизни жалкий проситель.
А истлеешь, тряпичный фетиш,
сколько нитке ни виться,
если ты себя — здесь — не простишь,
Там — простится.
без пробелов и пятен,
словно отрок, мир нежен и лжив,
близорук и невнятен.
И дорогой, на ощупь, в ночи,
по примятым сугробам,
волоча свою ношу, молчи,
всяк идущий за Гробом.
Выдыхая клубящийся пар,
и глупец, и мыслитель,
принимай, человече, сей дар,
жизни жалкий проситель.
А истлеешь, тряпичный фетиш,
сколько нитке ни виться,
если ты себя — здесь — не простишь,
Там — простится.
* * *
День по-февральски одинок и ветрен,
с другими днями он ничем не скреплен.
Темнеющий. Как страшен пустотой.
Он мне — прощай, а я ему — постой.
Повремени, пока я не уснула.
Овидия возьму или Катулла,
читаю на забытом языке.
Плывут слова, как льдинки по реке.
Паромщики сплавляют день вчерашний —
простого бытия осколок зряшный.
Вода качает поплавок луны,
закинутый с обратной стороны.
с другими днями он ничем не скреплен.
Темнеющий. Как страшен пустотой.
Он мне — прощай, а я ему — постой.
Повремени, пока я не уснула.
Овидия возьму или Катулла,
читаю на забытом языке.
Плывут слова, как льдинки по реке.
Паромщики сплавляют день вчерашний —
простого бытия осколок зряшный.
Вода качает поплавок луны,
закинутый с обратной стороны.