Иннокентий АННЕНСКИЙ
Иннокентий Анненский (1856–1909) — поэт, переводчик, критик.
Стихотворение было опубликовано в книге «Я встретил Вас. Стихи» — Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1980 г.
Стихотворение было опубликовано в книге «Я встретил Вас. Стихи» — Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1980 г.
СРЕДИ МИРОВ
Среди миров в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Иосиф БРОДСКИЙ
Иосиф Бродский (1940–1996) — поэт. Родился в Ленинграде в 1940 году. 13 марта 1964 года как тунеядец осужден на пять лет ссылки. В 1972 году эмигрировал в США. Лауреат Нобелевской премии (1987 год).
Стихотворения публикуются по изданию «Иосиф Бродский, избранные стихи 1962–1989», М., «Художественная литература», 1990.
Стихотворения публикуются по изданию «Иосиф Бродский, избранные стихи 1962–1989», М., «Художественная литература», 1990.
* * *
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
* * *
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Максим АМЕЛИН
Максим Амелин (Москва) — поэт. Родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор многочисленных публикаций. Лауреат премии «Антибукер». Главный редактор издательства ОГИ.
Стихотворение было опубликовано в антологии «Времена и пространства» в трех томах, Москва, издательство Infinity, 2005
Стихотворение было опубликовано в антологии «Времена и пространства» в трех томах, Москва, издательство Infinity, 2005
* * *
Божественного напитка
навязчивый вкус во рту.
Попытка — почти что пытка —
прикуривать на ветру.
Не робкого я десятка,
но как-то не по себе:
пульсируя, лихорадка
вздувается на губе.
Единство противоречий
и разница равных зол, —
под волчьей шкурой овечий
шевелится произвол.
Господня по своре вражьей
пока не прошлась метла,
я должен стоять на страже
высокого ремесла.
навязчивый вкус во рту.
Попытка — почти что пытка —
прикуривать на ветру.
Не робкого я десятка,
но как-то не по себе:
пульсируя, лихорадка
вздувается на губе.
Единство противоречий
и разница равных зол, —
под волчьей шкурой овечий
шевелится произвол.
Господня по своре вражьей
пока не прошлась метла,
я должен стоять на страже
высокого ремесла.