Каждое лето родители отвозили меня к бабушке Томе в деревню — на свежий воздух. Там у меня уже были друзья — Виталька и Маринка. И я даже сам посадил вишню возле забора. Ну ладно, не совсем сам, бабушка помогала.
Вот и в это лето мы вновь гоняли с Виталькой по деревне, сшибая палкой колючки вдоль дороги и таская черешню у соседа дяди Толи. Маринка — внучка бабы Светы из двадцать седьмого дома — жила на другом конце деревни, и в тот день мы с Виталькой отправились звать её погулять.
Идём, значит, по дороге, вдруг слышим: кто-то мяукает, да так жалобно.
— Пашк, — говорит мне Виталька, — пойдём, глянем, вроде котёнок пищит.
— Пойдем, — говорю я.
Писк раздавался из ветвей яблони, раскинувшихся на дорогу из-за покосившегося деревянного забора, в котором мы легко нашли лаз.
Задрав головы вверх, на самой макушке разглядели, наконец, котёнка.
— Высоко он, бедняга, залез, — говорит Виталька.
— Да, — говорю я. — Страшно ему, наверное.
— Надо его снять, — решил Виталька и двинулся к яблоне.
— А почему тебе лезть? — возмутился я.
Виталька обернулся: "Ну, во‑первых, я старше тебя на два месяца, а во‑вторых, я же уже на черемуху лазал, помнишь? У меня опыт есть".
— И вовсе ты старше не на два месяца, а на один месяц и неделю всего, — стал я спорить. — И на черемуху ты залез только на две нижние ветки, так что можно считать, что никакого опыта у тебя и нет. Я полезу.
Я решительно отодвинул Витальку и полез на яблоню. Сучья внизу были толстые, я подтянулся и легко влез на развилку. Осилил ещё пару крепких суков, а Виталька в это время внизу кричал: "Ну как ты там, в порядке?".
Я отвечал: "Порядок" и лез выше. Дальше сучья стали тоньше, а котёнок, как нарочно, забрался на самый верх. Он уже не мяукал, но дрожал.
— Ничего, — сказал я ему, — потерпи, скоро доберусь.
На Витальку я уже не оглядывался. Пару раз я пытался протянуть руку и поманить пушистика, но он вовсе не собирался мне помогать и спускаться ниже. Наконец, я добрался до верхних ветвей и решил сообщить об этом Витальке. Оглянулся и замер: подо мной была пустота, и где-то на дне этой пустоты стоял маленький Виталька и махал руками. Я вцепился в ствол.
— Ты чего не спускаешься? — кричит Виталька. — Бери котенка и давай вниз.
— Не могу, — говорю, — ног не чувствую.
Он мне: "Что-что? Говори громче!".
"Ног не чувствую", — кричу я.
"Как это, — говорит он, — не чувствуешь?".
"Не знаю", — говорю.
"Подожди, — снова кричит Виталька, — я сейчас к тебе залезу, и вместе спустимся".
И вот сижу я на ветке, вцепившись в дерево, рядом сидит котенок, а внизу лезет Виталька — нас спасать. Лез он, значит, лез, даже уже руку ко мне протянул, и вдруг одна из тонких ветвей под ним подломилась, он только и успел ухватиться и к нам перепрыгнуть.
Пару минут мы оба смотрели вниз.
— Как же мы теперь спускаться будем? — спрашивает Виталька.
— Не знаю, — отвечаю я.
— Высоко-о, — вздыхает он.
— Высоко, — вторю я.
А котенок больше не пищал, он засеменил лапками по тонким веткам, потом по толстым просто перепрыгнул с одной на другую, со второй-на третью, и так далее, и вот он уже на земле.
— Эх вы, горе-спасатели, — сказал дядя Коля, когда снял нас с Виталькой со своей яблони. — Мурзик наш на дереве по десять раз на дню от собаки прячется, его соседский бульдог пугает. Но ругать нас не стал.